Жизнь и смерть в аушвицком аду. Павел Полян

позволяли, то доставал из укрытия талес, закутывался в него, надевал тфилин и со слезами читал кадиш уже по-настоящему.

      Позднее, когда сердце и мозг каждого зондеркоммандовца уже покрылись столь же неизбежной, как и необходимой для выживания коростой каждодневности и рутинности происходящего, впечатлительность и сентиментальность оставались чертами его натуры. Об этом свидетельствует и младший земляк Градовского по Сувалкам 16-летний в 1942 году Яков Фреймарк. Весной 1962 года, когда в «Фольксштимме» вышли первые строки из записей Градовского, Фреймарк отозвался на них из Израиля и подробно описал их встречу[524].

      Сам он попал в Аушвиц в сентябре 1942 года, но не как еврей – заурядная жертва, а как уголовник, уважаемый нарушитель уважаемого немецкого порядка. И неважно, что преступление его заключалось исключительно в сокрытии своей истинной – еврейской – национальности (он имел наглость выдавать себя за поляка Янека Ганглевского): установленная в итоге его истинная еврейская идентичность весила меньше, нежели факт обслуженности немецкими судебной и тюремной системами. Газовые камеры были ему, немецкому уголовнику, покуда он жив, заказаны! А вот услуги Политотдела с его знаменитым Бункером (блоком 11) всегда открыты. Именно там он и провел свои первые шесть недель в Аушвице.

      Регистратор Айгер[525] присвоил ему номер 87215. Проникшись симпатией, он записал его не 16-, а 18-летним, по профессии – слесарем. Жить Фреймарка направили в блок 13 зоны BI в Биркенау, где старшим был французский еврей и большая сволочь (но не Шавиньский). Он попал в команду золотарей, ежедневно собиравшую содержимое параш по всему лагерю.

      Далее – цитата из Фреймарка:

      «Однажды, когда мы возвращались с работы, наша команда остановилась у блока 2, в котором в старом лагере жили члены зондеркоммандо. Я увидел группу людей в цивильной одежде с красными нашивками на брюках и рубашках. Они смотрели на нас, мы на них. «Бросьте нам что-нибудь». Я вижу, они бросают нам хлеб. Тут один из них подошел ко мне и спросил: «Откуда ты?». – «Из Сувалок», ответил я. – «Среди нас есть один из Сувалок: Залман Градовский». Имя было мне знакомо, он принадлежал к религиозной семье. Они держали магазин одежды. Их было три брата, все раввины. Незадолго до начала войны Залман женился и переехал в штетл недалеко от Гродно.

      И вот я встретился с Градовским, когда выносили парашу в нужник. Ко мне подошел человек. От него пахло горелым мясом. Выглядел он хорошо, был толстым. Он спросил, кто я. Я ответил: «Яков Фреймарк, с такой-то улицы». – «Что, сын Баритэса?» – «Да», ответил я.

      Он заплакал, стал расспрашивать о судьбе родителей. Я объяснил, что ничего не знаю, потому что убежал в самом начале и прятался среди гоев. Он все плакал. Потом сказал, что впервые встречает кого-то из нашего города. «Ты будешь мне как брат».

      Он вынул из кармана консервы и хлеб и велел съесть на месте. Сказал, что, если увидят у меня еду в блоке, отберут и убьют. Я попытался все быстро съесть, но я еще не мог жевать, потому что зубы шатались после бункера.

      Он

524

YVA. 03-2270. Отдельная благодарность И. Рабин, отыскавшей этот датированный маем 1962 г. документ и переведшей его на русский язык. В архиве ZIH обнаружен только один след этой переписки, а именно запись в журнале исходящей корреспонденции об ответе Б. Марка от 12 июня 1962 г.

525

Его имя еще не раз возникнет в этой книге.