.

жив, пока любит ее. Один лишь вопрос: разве это любовь? Да, это чувство посильнее любви! Но любовь ли это? И однажды некто задаст этот вопрос. И этот вопрос все изменит. И вы боитесь его…

      – Вопроса? Или ответа?

      – Мертвец, привидение, который сейчас рядом с ней, – единственное создание в мире, которого вы боитесь. Но вы уже знаете, как его победить, не так ли? Потому вы и здесь.

      Демон кивнул.

      – Однако я скажу вам то, что вам неизвестно. У вашей Марии Владимировны нет души.

      – Нет души? – мадам Заире удалось удивить даже своего невозмутимого гостя.

      – Игры с жизнью, смертью, Присухой не проходят зря.

      – Где же душа?

      – Разорвана. И хоть помочь вам непросто, вы пришли по адресу.

      Мадам подняла черную скатерть с золотой бахромой, достала из тайного ящичка стола маленькое круглое зеркало, протерла его краем своей узорной шали и дунула на стекло…

      Зеркальце раскололось на две половины.

      Ангел бездны

      В земные страсти вовлеченный,

      я знаю, что из тьмы на свет

      однажды выйдет ангел черный

      и крикнет, что спасенья нет.

      Но простодушный и несмелый,

      прекрасный, как благая весть,

      идущий следом ангел белый

      прошепчет, что надежда есть.

Булат Окуджава, 1989 год

      Начало ХХ века

      Мужчина сделал шаг и замер на пороге – глаза молили о слепоте, сердце застыло, надеясь на безумие. Его девушка лежала на диване в нелепой, неприличной позе – с расставленными ногами, выгнутой спиной, запрокинутой головой. Ее черные чулки были спущены, запертая в корсет грудь тяжело вздымалась, из горла вырывался стон. А рядом с ней лежала прекрасная черноволосая дама. Рука дамы терзала девичью грудь, губы – жадно впились в ее губы.

      Он не мог сказать, что испытывает сейчас – ужас, отвращение, восхищение? Он просто стоял и смотрел до тех пор, пока черноволосая не подняла лицо, не взглянула прямо на него.

      И в этот миг его сердце остановилось.

      Начало ХХІ века

      …свернув на середине Андреевского спуска, женщина поднялась на Лысую Гору.

      Киевляне знали Гору как Замковую – но она была Лысой. А женщину в общественном месте наверняка бы окликнули: «Девушка…». Но она была женщиной, и Гора знала об этом.

      Гора знала: женщина идет сюда, потому что не может не идти – ее ведет нечто, неподвластное ей. Гора не желала пускать ее, и на литых металлических ступенях многомаршевой лестницы, ведущей на Замковую, сиял охранный узор. Но со временем узорные ступени изнашивались, их заменяли обычными – последних стало больше – и теперь лестница не могла сдержать женщину, идущую на Лысую Гору.

      За женщиной шел туман. Туман окутывал ее фигуру как бесплотная белая шуба, как огромный кокон ваты – туман делал ее невидимой для других. Иначе кто-нибудь непременно задал бы вопрос, зачем женщина, взбирающаяся на Лысую Гору, несет с собой лопату и труднообъяснимый