Я превращаюсь в дождь. Эльвира Смелик

бы секунд на двадцать пораньше… Да не. Не успела. – Хохотнул беспечно. – Ладно. Потом сочтемся.

      Глава 2

      День получился не осенний, а по-настоящему летний. Безветренный, сияющий голубизной безоблачного неба, даже жаркий. Будто солнце спохватилось и решило избавиться от излишков сэкономленного за лето тепла. Но в кабинете химии всегда царила прохлада. Размера он был внушительного, окна выходили на север, а парты больше напоминали лабораторные столы, покрытые огнеупорным пластиком. Он тоже холодил. Особенно зимой, в морозы.

      Урок, как обычно, начался с опроса. Химичка Евгения Александровна обвела задумчивым взглядом класс, посмотрела в окно. Наверное, сомневалась, стоит ли соблюдать традиции. Может, вообще забить на предмет и просто поболтать о жизни? Но нет, решила следовать установленному распорядку.

      – Про теорию Бутлерова нам расскажет… – Евгения Александровна не стала заглядывать в журнал, выбрала сидящую прямо перед ней на первой парте девушку. – Ковалева.

      Та распрямилась стремительно и резко, словно только и ждала, когда ее вызовут, сделала несколько шагов вперед, открыла рот, но химичка ее остановила.

      – А пока Ковалева рассказывает, кто-нибудь выполнит задание на доске. И это будет… – Учительница пробежала глазами по столбику фамилий в журнале сначала сверху вниз, потом снизу вверх. – Воронов.

      Егор поднялся, неторопливо двинулся по проходу.

      – И пожалуй, еще… – Очередная пауза, замерший класс, взгляд, повторяющий прежний маршрут по списку – сначала вниз страницы, потом вверх. – Ерганова. Олеся, ты слышишь?

      Она слышала. Просто не вскакивала моментально, как остальные, словно все еще надеялась, что произошла ошибка или что учитель передумает выдергивать ее с места, оставит в покое. Тогда она и дальше сможет сидеть тихонько, спрятавшись от постороннего внимания, а не будет торчать у доски под прицелом чужих взглядов. Но Евгения Александровна не передумала, и Олесе пришлось вставать, идти.

      – Воронов – задание номер восемь, Ерганова – номер десять, – распределила химичка, потом повернулась к отвечающей: – Слушаем тебя, Ковалева.

      Ковалева старательно бубнила, а Егор увлеченно чертил формулы изомеров. Было в этом рисовании мелом, невзирая на урок и грозящую оценку, что-то беззаботное, наивно-радостное, из детства. Так и тянуло под конец изобразить дурацкую рожу и приписать: «Томилин – …»

      Егор усмехнулся, глянул на другую половину доски.

      Там почти пусто. Олеся стоит, уперев мел в темно-зеленую поверхность, и не шевелится, словно окаменела.

      Егор незаметно придвинулся:

      – Ты чего застыла?

      Услышав рядом его голос, Олеся знакомо опустила голову и качнулась в сторону, чуть-чуть, как будто он не спросил, а замахнулся. Или ей стало жутко стыдно? Хотя кто сейчас стыдится из-за неправильных ответов у доски?

      Все-таки прошептала:

      – Я забыла, как массовую долю обозначают. Наверное, всю силу воли вложила, чтобы выдавить из себя эту фразу.