Лук для дочери маркграфа. Анна Викторовна Субботина

сёлого дома. Даже на базаре торговались тихо и чинно. В соседних селениях вовсю собирали урожай, готовились везти товар на ярмарки и искали охранников, но эсхенцам будто не было дела до налившихся медом и золотом яблок, тугих гороховых стручков и крепких кочанов, зреющих в окружавших город садах и полях. Не положено здесь было ездить на ярмарки до Черничного воскресенья¹, поэтому эсхенские купцы терпеливо ждали, и с ними маялись двое молодых воинов, застрявшие здесь без лошадей и лишних денег. Старшему было восемнадцать, его спутнику – на два года меньше. Деньги, полученные за последний поход, быстро растаяли, и оба отчаянно искали, чем заработать.

      Друзья обосновались в старой части города, где на узкой невымощенной улице стоял дом вдовы бондаря. Первый этаж, где раньше была мастерская, пустовал, на втором обитала сама хозяйка, строгая и любопытная женщина, а под самой крышей была отгорожена большая и светлая комната с отдельным входом, куда вдова пускала жильцов. Раньше здесь жили подмастерья, и о тех временах напоминал большой стол-верстак под окном. Сейчас он был завален луками, заготовками для стрел, перьями, нитками для обмоток, наконечниками и разным инструментом, недвусмысленно указывавшим род занятий нового жильца. Следы пребывания второго были не столь очевидны: почти весь свой скарб, включая оружие, он носил на себе. Разве что в изголовье второй лежанки стоял крепкий щит, а в ногах лежал моток прочной верёвки.

      Лестница заскрипела, лязгнул засов, хозяин лучного инструмента распахнул дверь и подпёр её бруском, впуская свежий воздух. Бросил на стол аппетитно пахнувший свёрток, потянулся, зевнул и остановился посреди комнаты, посматривая то на заваленный верстак, то на лежанку, уютно застеленную плащом. Дисциплина победила, и когда вернулся второй сосед, лучник трудился за верстаком, мурлыча себе под нос.

      – Тáкко! – приветствовал вошедший.

      – Здорово, Верéн!

      – Есть чего пожрать?

      – А то! Глянь на столе.

      Верен заглянул в свёрток и с наслаждением принюхался.

      – Ммм, свежий!.. Что, разбогател, раз берёшь выпечку без уценки?

      – С уценкой, – ухмыльнулся Такко.

      – Когда-нибудь я расскажу Кайсе, что ты ходишь к ней только ради пирогов.

      Оба рассмеялись. Верен успел спуститься к хозяйке за кипятком – жильцам она не разрешала разводить огонь, опасаясь пожара, – и нарезáл пирог тяжёлым боевым ножом, когда на лестнице вновь послышались шаги, и в комнату вошла девушка. Вечер выдался по-летнему теплый, но её платок был крепко завязан под круглым подбородком, а плащ запахнут. Такко улыбнулся ей, не отрываясь от работы, а Верен приветствовал шумно и радостно:

      – Кайса-благодетельница! Да хранят тебя мука, вода, соль и всё, что ты кладешь в свои пироги! Верно, дело тётушки Аслаг процветает, раз утреннюю выпечку начали продавать с уценкой?..

      Девушка застенчиво улыбнулась, и ее некрасивое лицо словно осветилось изнутри. Она молча прошла к столу и достала из-под плаща ещё один небольшой узелок, набитый пирожками, коржиками и прочим, что не продали в пекарне.

      – Такко, заканчивай! – позвал Верен. – Останешься без ужина!

      В комнате стемнело. Зажгли свечу, поставленную в миску с водой. Выпечка, принесённая Кайсой, пригорела снизу и лопнула по бокам, но разве это помеха для двух голодных парней! Уплетали так, что за ушами трещало. Кайса смотрела на них и улыбалась, держа дымившуюся берестяную кружку двумя руками. Она распустила и скинула платок, сняла вязаное верхнее платье и развязала ленту, стягивавшую в узел тонкую косу. Свеча бросала теплые блики на её лицо, и оно казалось почти красивым.

      – Он сказал, что всё, что может мне предложить – сопровождать его дочь делать прически! – негодовал Верен, потрясая коржиком, неровно облитым глазурью. – Я сказал, что не для того учился сражаться. Что за город! Если и завтра ничего не найдём, надо затянуть пояса и двигать в Нижний Предел. Говорят, там повеселее!

      Верен говорил так почти каждый день, уже вторую неделю.

      – Погоди, – остановил его Такко. – Ты ходил в каменный дом с цветником? В южной части города?

      Верен кивнул.

      – Я тоже был там сегодня. Странно, что мы не встретились… Маркграф заказал мне лук для девчонки.

      – И ты взялся?

      Такко мотнул головой в сторону верстака. В комнате уже стемнело, но из окна лился последний вечерний свет, и можно было видеть маленькую заготовку для лука, выгнутую в стапеле. Верен презрительно сплюнул и отвернулся.

      – Я не делал детских луков раньше, – сказал Такко, расправляясь с остатками пирога. – Во всяком случае, таких слабых. Самому интересно, что получится.

      – Где взял заготовку?

      – В лучной лавке, где же ещё. Дитмар был рад от неё избавиться. Орешник двухлетней сушки.

      Дитмар держал лучную мастерскую и лавку, которая раньше принадлежала его отцу, а до него – деду.

      – Он не обрадуется, когда узнает, для чего тебе эта заготовка! – хмыкнул Верен. – Увёл у него такой заказ.

      – Маркграф