Туманные аллеи. Алексей Слаповский

от времени она вставала перед иконой, кланялась и бормотала.

      Я, всегда любопытный до слов, вслушивался и понимал, что бабушка не знает ни одной молитвы, говорит то, что в голову придет.

      – Святый Боже, святый-страшный, воскреси, помоги, помилуй, Христе славный, мать и сына, во имя веков, святый-страшный, помилуй, хлеб насущный, спаси, помилуй, беду-радость сохрани, пронеси, спаси, святый-страшный, присно ныне, долги мои прости, святый-страшный…

      И так далее.

      Я, четырнадцатилетний, усмехался и говорил:

      – Бабань, новость знаешь? Бога нет!

      – Уйди, – отмахивалась она, смущенно улыбаясь, – сердиться и злиться не умела. Даже ругалась если на что, то с улыбкой.

      – Нет, правда!

      – Молчи, дурашный! Клеврещешь на него, вот он тебя накажет. Он все видит, все знает.

      – Да? Рентген он, что ли? – умненько допытывался я.

      – Сам ты рентген, отстань!

      Под праздники – Пасху, Первомай, Октябрьские и Новый год – она доставала из сундука желтую свечку, ставила ее на сундук в чисто вымытую стеклянную баночку из-под майонеза или сметаны, были тогда такие маленькие баночки, и молилась дольше обычного.

      А я всегда перед праздниками чувствовал себя печальным и одиноким. Люди готовятся к веселью, к совместным песням, еде и выпивке, а мне в этом чудилось принуждение. Настал день – хоть тресни, а веселись.

      Однажды, под Новый год, томясь этим настроением, я подошел к молящейся бабушке. Она тут же перестала.

      – Чего тебе?

      – Ты говоришь, он все знает. А как это проверить? Где доказательства?

      – Да хоть я тебе доказательство. Что живая.

      – Это как?

      – Отстань.

      – Нет уж, расскажи.

      Бабушка пошла в кухню, поставила кастрюлю, чтобы что-то варить, налила себе и мне чаю.

      И начала.

      – Это еще в голода́ было, до войны. Такой ужасный страшный голод был, что люди людей ели.

      – Слышал, сказки. Антисоветская пропаганда.

      – Ага, скажи еще, что голода не было.

      – Был в Поволжье, я читал. Но чтобы люди людей…

      – Ты слушай. Я многодетная была, восьмеро у меня было, не считая, что детством померли, а всего было одиннадцать. Голод, умираем все. И узнаём, что исполком многодетным вспомощение выделил. Крупы, еще чего-то. Нас было две осталось многодетных, я и Мария. Остальные или сами померли, или уже дети у них все полегли. А нас двое многодетных осталось. И, значит, с района телеграмму дали в сельсовет: таким-то явиться за получением, доставки не ждите, вывоз самоходом. Ну, и мы пошли в Екатериновку.

      – Пешком?

      – Пешком, да зимой!

      – Туда километров двадцать пять?

      – Не считала, много.

      – А довезти никто не мог? Машин не было? Или лошади?

      – Все при хозяйстве было, кто ж нам даст? Мы начальство, что ли? В общем, пошли мы с ней. Накутали на себя рогожей каких-то, пошли. Идем. Холодно, ветер. Смотрим – кто-то догоняет. Мужик. Не наш какой-то. Чего-то кричит. А Мария пуганая, говорит: не останавливайся, пошли быстрей. Ну, мы бегом.