Башня из черного дерева. Джон Фаулз

все еще колебалась. Старик сидел, уставившись на свой пустой бокал. Потом поднял руку и ударил ладонью по столу. Улар не был ни слишком сильным, ни слишком злобным; он выражал всего лишь нетерпение. Но Мышь поднялась со стула и прошла к буфету. Видимо, наступил момент, когда разумнее было уступить, чем отговаривать. Бресли сидел откинувшись на спинку стула и пристально смотрел на Дэвида из-под седой челки, застывшая на его губах улыбка казалась почти благожелательной. Глядя на стол перед собой, вдруг заговорила Уродка:

      – Генри, можно мне выйти из-за стола?

      Он спросил, не отрывая взгляда от Дэвида:

      – Зачем?

      – Книгу почитать.

      – Дура гребаная.

      – Ну пожалуйста.

      – Давай вали отсюда.

      На нее он так и не взглянул. К столу вернулась Мышь с третьей бутылкой, и Уродка с беспокойством посмотрела на подругу, будто требовалось еще и ее разрешение. Та едва заметно кивнула ей, и Дэвид вдруг почувствовал, как рука Уродки, опустившись под стол, на миг сжала его колено: не трусь! Девушка встала, прошла через гостиную и поднялась по лестнице в свою комнату. Бресли подтолкнул бутылку поближе к Дэвиду. Любезности в этом жесте не было, скорее – вызов.

      – Спасибо, нет. С меня хватит.

      – Коньяк? Кальвадос?

      – Нет, спасибо.

      Старик снова налил себе полный бокал вина.

      – Марихуана? Или как там ее? – Он качнул головой в сторону лестницы. – Вот что у нее там за книга.

      Мышь совершенно спокойно возразила:

      – Она больше этим не занимается. Вы же прекрасно это знаете.

      Он сделал большой глоток из бокала:

      – Да небось все вы, молодые умники-разумники, этим занимаетесь.

      Дэвид ответил шутливо:

      – Это – не по моему адресу.

      – Мешает логарифмической линейкой пользоваться, а? Нет?

      – Скорее всего. Только я ведь не математик.

      – А как еще это можно назвать?

      Мышь ждала, опустив глаза. Было ясно, что теперь она ничем не может помочь ему – разве что своим молчаливым присутствием. Не имело смысла делать вид, что он не понял, что подразумевается под словом «это». И Дэвид отважно встретил упорный взгляд старика:

      – Мистер Бресли, большинство из нас полагает, что термин «абстракция» утратил свое значение. Ведь восприятие реальности за последние пятьдесят лет весьма значительно изменилось.

      Казалось, старик некоторое время обдумывал это сообщение, потом отбросил его за ненадобностью.

      – А я говорю, что это – предательство. Величайшее предательство за всю историю искусства.

      Вино бросилось ему в голову, окрасив щеки и нос, глаза помутнели. Он теперь не просто сидел откинувшись: его будто прижало к спинке стула, который он чуть подвинул и повернул так, чтобы быть лицом к Дэвиду. И оказался гораздо ближе к сидевшей рядом с ним девушке. Дэвид слишком много разговаривал с ней за обедом, проявил слишком большой интерес… теперь это