Мы пришли с миром.... Виталий Забирко

сворачивать в сквер в лютый мороз.

      В отличие от художников я твёрдо знал, что не гений, а ремесленник и мой товар никоим образом не относится к произведениям искусства. Чёртики, игрушечные скелеты, уродливые инопланетяне и прочая нечисть, которую автолюбители подвешивают на ниточке у лобового стекла. А чем ещё может торговать бывший кукольный мастер сгоревшего три года назад кукольного театра? Веяние времени… Тем не менее моя продукция пользовалась спросом – всё-таки мастер я неплохой и знаю, как заставить дёргающуюся на ниточке куклу выглядеть «как живой» и весьма забавной. Иногда за день удавалось продать до десятка кукол, однако сегодня, похоже, не мой день. Я бы и не пришёл в сквер по такому морозу, но деньги были нужны позарез. Всегда так – как нужны деньги, нигде не достанешь. Известная теория подлости.

      Слева от меня притопывал валенками Мирон. Вообще-то Савелий Миронов, но своего имени он не любил и предпочитал, чтобы его называли по фамилии. Точнее, как он говорил, по имени пращура-родоначальника. Большой нос Мирона посинел, борода, усы и брови покрылись изморозью. Полярник, да и только. У него, что ли, занять? Художник он неплохой, но не из тех, кто жертвует всем ради искусства. Прекрасно понимая, что картины художника начинают расти в цене только после его смерти, умирать Мирон не собирался и переквалифицировался в иконописцы. Хотя в бога не верил. Писал он, как и положено, на досках, старил иконы и худо-бедно сводил концы с концами.

      Я смерил Мирона оценивающим взглядом. Да нет, откуда у него деньги? Будь у него наличность, не вышел бы сегодня в сквер клацать зубами на морозе.

      До слуха донёсся характерный скрип снега от чьих-то быстрых шагов, и все как по команде повернули головы на звук. По аллее, не обращая внимания на картины, уверенной походкой шла девушка. Этакая Снегурочка. В белой шубке с капюшоном, в белых сапожках, разве что русая коса не свешивалась с плеча. Красавица, которой не по аллее запущенного сквера ходить, а по подиуму прохаживаться. Щёки её раскраснелись от мороза, зелёные глаза сияли, а губы сложились в загадочную улыбку Джоконды, обращённую не к кому бы то ни было конкретно, а ко всему миру.

      Как мастер-кукольник, я знал происхождение этой улыбки. Генетическое уродство – врождённый спазм лицевых мышц. Побольше бы таких «уродов» – мир бы светлее казался…

      Мирон придвинулся ко мне и шёпотом продекламировал на ухо:

      – …она шла с сияющим от счастья лицом, и душа её пела: «Эх, ма, тру-ля-ля, не беременная я!»

      – Вечно ты всё опошлишь… – поморщился я, провожая девушку взглядом. Сбросить бы годков эдак… Гм… Не стоит о грустном.

      – Это не пошлость, а суровая правда жизни. Греться будешь?

      – Что у тебя, чай?

      – Я тебе что – реклама «Lipton»? Какой дурак по такой холодрыге чаем греется? Бери выше – «Вигор»!

      – Аптечный?

      – Другого не бывает! Представляешь, захожу утром в аптеку, беру бутылку, а рядом женщина стоит и интересуется у провизорши: «Это что, как «Биттнер»? Провизорша мнётся и неопределённо кивает: «В общем, похожая настойка…» Тогда я оборачиваюсь и говорю: «Да, очень похожая. Только принимать нужно не раз в день, а три раза, и не по чайной ложке, а по гранёному стакану».

      Мирон вынул из-за пазухи бутылку, но, вопреки собственной рецептуре, налил в стакан всего на треть и протянул мне.

      – Ручки тёрпнут, ножки зябнут, не пора ли нам дерябнуть? – продекламировал он. – Пей, пока тёплый.

      – Какой матёрый поэтище в тебе пропадает… – пробормотал я, выпил и поморщился.

      – Чего морщишься? – обидчиво заметил Мирон. – «Вигор» – лучше всякой водки. И дешевле. И никогда не бывает «палёным» – делается только на ректификате, так как аптекари под статьёй уголовного кодекса ходят. Если кто-то окочурится от «палёной» микстуры, сразу загремят на зону.

      Он выпил, обсосал наледь с усов, и сизый нос начал окрашиваться в багровые тона.

      – Полезная микстура, – философски заметил он, – особенно для творческих личностей.

      – Андрей умней нас, – кивнул я на пустое место рядом со своим лотком. – Сидит себе дома в тепле да уюте…

      Андрей Осокин работал в стеклодувной мастерской химического факультета университета. Платили ему гроши, поэтому он подрабатывал, выдувая стеклянные шары с зимним садом внутри. Красиво получалось, многие покупали детишкам на забаву.

      – Андрея больше не будет, – вздохнул Мирон.

      – В каком смысле? – настороженно поинтересовался я. Возраст у нас вроде бы ещё не «переходной», но по-всякому бывает… – Заболел?

      Мирон недоумённо посмотрел на меня, затем до него дошла двусмысленность собственной фразы. Он криво усмехнулся.

      – Жив-здоров, но злесь теперь долго не будет показываться. Повезло мужику, получил серьёзный заказ – стеклянные глаза делает. Первая партия – тысячу пар.

      – Для инвалидов, что ли?

      – Вряд ли. Одноглазым стеклянные глаза делают поштучно, а слепым они не нужны. Точно не знаю, но, думаю, заказ оплачивает какая-то туристическая фирма. У кого деньги есть,