История моей грешной жизни. Джованни Джакомо Казанова

прощения, сударь: одно учтиво, а другое не учтиво.

      Тут он произнес блистательную речь о том, что есть учтивость, и под конец сказал смеясь:

      – Бьюсь об заклад, сударь, вы итальянец.

      – Да; но почему вы узнали, осмелюсь спросить?

      – О! О! по тому, каким вниманием вы удостоили мою долгую болтовню.

      Тут все общество расхохоталось, а я пустился опекать этого чудака; он был гувернер сидевшего рядом юноши. Во все пять дней он наставлял меня во французской учтивости, и когда пришло время расстаться, отозвал меня в сторону со словами, что хочет сделать мне маленький подарок.

      – Какой?

      – Вам надобно позабыть и выбросить вовсе из головы частицу нет, каковую употребляете вы немилосердно когда надо и когда не надо. Нет – не французское слово. Скажите «прошу прощения»: смысл таков же, но никто не будет оскорблен. Сказав нет, вы уличаете собеседника во лжи. Забудьте его, сударь, либо готовьтесь к тому, что в Париже вам придется поминутно обнажать шпагу.

      – Благодарю вас, сударь, и обещаю до конца дней своих не говорить более нет.

      В Париже поначалу казался я сам себе величайшим преступником, ибо только и делал, что просил прощения. Однажды я решил даже, что попросил его некстати и меня вызывают на ссору. То было в комедии: один петиметр по неосторожности наступил мне на ногу.

      – Простите, сударь, – быстро произнес я.

      – Это вы меня простите.

      – И вы меня.

      – И вы меня.

      – Увы, сударь: простим же друг друга оба и позвольте вас обнять.

      Так окончился наш спор.

      Однажды наш гондола-дилижанс мчался полным ходом, и я довольно крепко спал в вертикальном положении, как вдруг сосед мой трясет меня за плечо и будит.

      – Что вам угодно?

      – Ах, сударь, умоляю, взгляните, какой замок!

      – Вижу. Замок как замок, ничего особенного. Что вы в нем нашли необыкновенного?

      – Ровно ничего; но ведь мы в сорока лье от Парижа! Поверят ли мне ротозеи соотечественники, когда я скажу, что видел такой красивый замок в сорока лье от столицы? Каким невеждой бываешь, если не попутешествуешь хоть немного!

      – Ваша правда.

      Человек этот сам был парижанин и в душе такой же ротозей, как какой-нибудь галл во времена Цезаря.

      Но если уж парижане с утра до вечера ротозейничают, всем развлекаются и всему дивятся, то иностранцу вроде меня вдвойне пристало быть ротозеем. Разница между ними и мною заключалась в том, что я, привыкши видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, с удивлением увидал их здесь словно бы в маске, меняющей самую их природу; они же частенько поражены, когда им вдруг намекают, что под маской кроется нечто иное.

      Весьма понравилась мне прекрасная проезжая дорога, бессмертное творение Людовика XV, опрятные трактиры, отменная еда, быстрота, с какою подавали на стол, великолепные постели и скромность прислуги: за столом обыкновенно прислуживала самая красивая в доме девушка, но опрятный