Разбор полетов. Юлия Латынина

вахтерши буравили молодого человека, пытаясь признать в нем международного террориста, беглеца от правосудия или иную, столь же нетерпимую в приличном заведении личность.

      – К Кистеневу, – устало сказал Сазан. Отыскав фамилию Нестеренко среди кучки заявок, вахтерша присмирела, как соседская овчарка, которой кинули кусок мяса, и отодвинулась от прохода.

      Сазан поднялся по старой выщербленной лестнице и углубился в коридор, унылый и длинный, как заброшенная узкоколейка, с пеналами дверей через каждые три метра. Черные таблички на дверях напоминали надгробные надписи. Где-то здесь, наверное, прозябал неведомый Кистенев, через которого ребята какими-то своими путями заказали Сазану пропуск.

      Навстречу Сазану проплыла девица в мини-юбке, свернула налево и пропала в двери в конце коридора. Сазан невольно глянул ей вслед: он успел заметить вальяжного охранника, подвесной потолок и европейскую отделку стен. Потом дверь закрылась и уставилась на Сазана переговорным устройством с вмонтированной в него камерой и табличкой: «Петра-Авиа».

      Фирмы, снимавшие у СТК площадь, явно жили неплохо. И вполне возможно, что близость их к авиационному начальству и была причиной их процветания.

      Сазан решительно отвернулся от двери с глазком, поплутал немного в коридорах и наконец вошел в дверь с табличкой: «Воронков П. А.».

      Петр Алексеевич Воронков оторвался от бумаг и обозрел очередного посетителя. Это был молодой человек лет тридцати, с твердым подбородком и внимательными цепкими глазами. По случаю летней жары он был облачен в белые брюки и рубашку с короткими рукавами, и Петру Алексеевичу разом бросилась в глаза и безупречная линия отглаженных брюк, и накачанные мышцы посетителя, и «Ролекс» на крепком запястье. «Не провинциал и не командировочный», – отметил Воронков.

      Посетитель меж тем сделал нечто странное: перед тем, как войти, он вытащил ключ, торчавший у Воронкова с внешней стороны двери, вставил его изнутри и два раза провернул. Засим взял стул для посетителей, перевернул его спинкой к Воронкову и уселся на него, как на лошадь.

      – Я по поводу твоей вчерашней беседы с Ивкиным, – сказал посетитель.

      – Что?

      – Я спрашиваю: почему тебе в полночь взбрело поговорить с Ивкиным?

      – Кто вы такой? Что вам нужно? Как вы смеете мне тыкать? Здесь правительственное учреждение…

      – Через полчаса после того, как ты позвонил Ивкину и попросил его приехать, тачку Ивкина расстреляли неподалеку от Сущевки.

      Воронков посерел.

      – Господи! Он…

      – Он жив и здоров. В «мазде» был его сын, который взял машину покататься за пять минут до вашего звонка. И подружка сына. Одноклассница.

      Воронков закрыл глаза и не шевелился.

      – Какой ужас, – сказал он тихо. – Какой ужас…

      Либо этот пожилой, невзрачный чиновник, некогда получивший, в силу безупречного классового происхождения и партийной активности, заветное для советских пилотов