Хмурое утро. Алексей Толстой

приятное воспоминание, – люди в летних сумерках сидят на бревнах, над головами летает мышь… Или – зеленый подорожник, на нем ситцевая подушка, на ней смеющаяся Агриппина… Он гнал эти мечты, приостанавливался, поправляя на плече винтовку, разевал тяжелые веки, оглядывал идущих людей, телеги с мотающимися ранеными, ровную выгоревшую степь, плывущую ему в душу, – шаром по ней кати, ни деревца, ни телеграфного столба, плывет бурая, бесцветная, тоскливая, покачивается… Споткнувшись, встряхивал носом… Эх, хорошо сейчас идти за телегой, положив руку на грядку, – минутку подремать, передвигая ноги!

      – Вот – опять! Съезжаются на краю степи малюсенькие всадники, и оттуда – выстрелы, и пули посвистывают, как безвинные.

      – Прибодрись, товарищи, внимание! Эй, в обозе, не спать!..

      В обозе ехала Агриппина, жена его, раненная в руку. Там же за одной из телег шли Даша и Кузьма Кузьмич.

      В темноте начались протяжные крики. Обоз остановился. Даша сейчас же привалилась к обочине телеги, положила голову на руки. Сквозь забытье она слышала, как подошел Иван Гора и негромко заговорил с Агриппиной, сидевшей в той же телеге:

      – Покурить бы, с ног валюсь.

      – Почему остановились?

      – До пяти часов – отдых.

      – Кто тебе сказал?

      – Проезжал вестовой.

      – Положи ко мне головушку, Ванюша, поспи.

      – Ну да, поспи. Он тебе поспит. Ребята наши – как где стоял, там и повалился… Ты чего не спишь, Гапа, рука болит?

      – Болит.

      Телега слабо заскрипела, – он привлек к себе Агриппину. Глубоко, как усталая лошадь, вздохнул.

      – Вестовой говорит: ох, и силы у него переправляется через Дон под Калачом да под Нижне-Чирской! За полками идут попы с хоругвями, везут бочки с водкой. Казаки летят в атаки пьяные, чистые мясники…

      – Поешь хлебца, Ванюша.

      Он медленно начал жевать. С трудом глотая, неясно проговорил:

      – Мы у самого Дона. Неподалеку здесь должен быть паром, казаки его на ту сторону угнали. Вот из-за этого остановка, пожалуй.

      Телегу опять качнуло, – Иван Гора отвалился и ушел, тяжело топая. Все затихло – и люди, и лошади. Даша дышала носом в рукав… Все бы, все отдала за такую минуту суровой ласки с любимым человеком. Завистливое, ревнивое сердце! О чем раньше думала? Чего ждала? Любимый, дорогой был рядом, – просмотрела, потеряла навек… Зови теперь, кричи: Иван Ильич, Ваня, Ванюша…

      …Дашу разбудил Кузьма Кузьмич. Она лежала, уткнувшись под телегой. Слышались выстрелы. Занималась зеленая заря. Было так холодно, что Даша, стуча зубами, задышала на пальцы.

      – Дарья Дмитриевна, берите сумку скорее, идем, раненые есть…

      Выстрелы раздавались внизу по реке, гулкие в утренней тишине. Даша с трудом поднялась, она совсем отупела от короткого сна на холодной земле. Кузьма Кузьмич поправил на ней санитарную повязку, побежал вперед, вернулся:

      – Переступайте, душенька, бодрее… Наши тут, неподалеку… Не