Убийца. Николай Животов

случилось ли у вас какого-нибудь, неожиданного горя? Семейное несчастье?

      – Представьте, что решительно ничего не было! Как есть ничего! Все совершенно благополучно! Она несколько дней на себя не похожа.

      – Право, не знаю. Но только нервы у нее возбуждены до крайности, я опасаюсь, что у нее будет нервная горячка, если… если она не успокоится.

      К вечеру Елене Никитишне стало лучше. Она потребовала священника, исповедывалась и долго-долго беседовала с ним. Эта беседа доставила ей утешение, и она скоро спокойно уснула. Доктор, заехавший вечером, не велел ее беспокоить и прописал на случай успокоительную микстуру.

      Илья Ильич не отходил от постели жены. Сон больной был тяжелый, она металась, вздрагивала и часто просыпалась, с ужасом всматриваясь в глубину комнаты.

      – Ах, это ты, – говорила она, узнавая мужа, и несколько успокаивалась. – Ой! Тяжело, тяжело! Господи!

      Прерывистое дыхание становилось ровнее, глаза закрывались, она впадала в забытье и засыпала.

      Ночью Илья Ильич пошел отдохнуть и посадил у постели горничную, строго наказав ей сейчас же его разбудить, как только барыня проснется.

      Елена Никитишна недолго спала. Вскочив с постели, она вытянула вперед руки и закричала:

      – Не троньте, не троньте его! Не позволю! Не дам, не надо, не надо!

      Горничная схватила ее за руки.

      – Барыня, барыня, лягте, успокойтесь.

      – Ах, это ты, Дуня, – очнулась она, – а барин спать ушел?

      – Пошли отдохнуть, приказали разбудить их, как только вы проснетесь.

      – Нет, нет, не буди, Дуня, не надо. Пусть спит. Знаешь, Дуня, у меня есть к тебе просьба.

      – Приказывайте, барыня, я все исполню.

      – Нет, Дуня, ты поклянись, что не выдашь меня и исполнишь. Никому, никому не скажешь?

      – Помилуйте, барыня, зачем же я буду говорить, если вы не приказываете.

      – Нет, ты поклянись.

      – Клянусь.

      – Перекрестись.

      Горничная перекрестилась.

      – Вот так. Ты меня любишь?

      – Люблю, барыня, вы меня никогда не обижали.

      – Я тебе приданое все сделаю, триста рублей деньгами дам.

      – Оченно вами благодарна, барыня, извольте приказывать.

      – Постой, сходи посмотри, спит ли барин.

      Дуняша ушла, а через минуту вернулась.

      – Спят, не раздеваясь.

      – Крепко?

      – Крепко.

      – Слушай, Дуня… Ты знаешь здесь недалеко трактир Куликова?

      – Знаю, знаю: «Красный кабачок».

      – Этот самый. Так слушай. Сходи завтра рано утром к Куликову, скажи, что я очень больна и прошу его написать все, что он хочет мне сказать. Я хотела принять его сама завтра, но не могу, а мне очень нужно узнать у него про одно дело. Только, понимаешь, ни Илья Ильич, ни другой кто-нибудь не должны никогда ничего об этом знать! Слышишь?! Ты клялась ведь!

      – Не извольте беспокоиться, сударыня, никто не узнает.

      – Спасибо! А я тебя не забуду! Ах, мне тяжело!

      Елена Никитишна откинула голову и закрыла глаза. Тень Онуфрия Смулева, ее первого