Почти серьезно. Юрий Никулин

это чувствовать, что всегда у тебя медальон «мертвая коробочка». Вспомнишь, и сразу как-то тоскливо становится.

«У киргиза было шесть верблюдов»

      Личный состав батареи мылся в бане.

      26 ноября 1944 года.

Из журнала боевых действий

      Уже ближе к концу войны первый раз в жизни в Прибалтике я увидел море и вспомнил, как в детстве мои соседки, девочки Холмогоровы, каждое лето выезжали с родителями в Крым. Осенью возвращались загорелыми. Привозили с собой мешочки с ракушками и маленькие тросточки, на которых было выжжено «Крым – Ялта». Я им завидовал. Всю жизнь я мечтал увидеть море. И вот оно наконец передо мной. Но не такое, как я его представлял. Волны грязно-бурые, а на них качается кверху брюхом рыба, которую оглушили взрывы бомб и мин.

      В боях за освобождение Риги мы понесли большие потери в людях и технике. В Риге пробыли недолго. А затем нас отвели в городок Валмиеру для переформирования и отдыха.

      Из Валмиеры я послал родителям два бруска соленого масла, кусок сала, банку засахаренного меду – все это купил у местных жителей. Отправляя посылку, не очень-то верил, что она дойдет до Москвы – столица казалась далеким-далеким городом. Но родители все получили и прислали восторженное письмо.

      К этому времени у меня скопилось много писем. Среди них и письма от нее – моей первой любви. Переписка началась сразу после финской войны.

      Мама, встретив мою бывшую одноклассницу, дала ей номер моей полевой почты, и девочка мне написала небольшое письмо. Ничего особенного в нем не было – вопросы о моей службе, рассказы о знакомых ребятах. О себе она писала, что поступила учиться в институт иностранных языков. Письмо я несколько раз перечитывал и выучил наизусть. Сразу ответил ей большим посланием. Обдумывал каждую фразу, изощрялся в остроумии, на полях сделал несколько рисунков из моей армейской жизни. Так началась наша переписка, которая продолжалась до последнего дня службы.

      После моих долгих просьб она прислала мне свою фотографию. Я прикрепил ее на внутреннюю сторону крышки чемодана, рядом с фотографией динамовцев. Иногда я писал бывшей однокласснице в землянке, поставив ее портрет перед коптилкой. Смотрел на него и писал. Я многозначительно подчеркивал, что скучаю без нее, что ее письма для меня всегда удивительная радость. А примерно за полгода до демобилизации в последней строчке дрожащей рукой выводил: «Целую крепко». Помню, как старшина, увидев фотографию на крышке чемодана, спросил:

      – Твоя?

      – Моя, – ответил я смущенно.

      – Невеста, что ли?

      Я кивнул головой.

      – Ничего, шустренькая, – сказал он, вздохнув, и тут же начал вспоминать родных, которые остались в Ленинграде.

      В Валмиере вызвал меня замполит командира дивизиона капитан Коновалов и сказал:

      – Никулин, ты у нас самый веселый, много анекдотов знаешь, давай-ка организуй самодеятельность.

      Я охотно взялся за это дело. Обойдя все батареи дивизиона, выявил более или менее способных ребят. К первому концерту мы готовились тщательно. Самому мне