Портфель капитана Румба. Владислав Крапивин

потирал руки. Будто повеяло на него прежним воздухом «Долбленой тыквы».

      – Но слышал я, – усмехнулся он, – что дело не только в резиновых пузырях. Будто бы еще капитан Седерпауэл без позволения правительства вывез и продал на каком-то дальнем острове партию нарезных ружей системы «Браунинг».

      – Ах! – воскликнул шкипер Джордж. – Чего только не болтают злые языки! Какая там «партия»! Несколько дюжин! И не «Браунинг», а «Бергман»… Так и что? Не мог же я отказать в маленькой любезности королю независимого острова Нуканука: его величество всегда был так добр ко мне!.. Что?.. Мое чуткое ухо ловит шум снаружи. Ах, господин Юферс, не случилось бы еще гостей из камина! В мундирах и с кобурами…

      – Гм… Я полагаю, что они все-таки пойдут через дверь. Хотя от этого не легче, – обеспокоился папаша Юферс.

      – Они пойдут к тому, над чьей трубой нет дыма! – воскликнул шкипер Джордж. – Папаша Юферс, во имя святого Рождества, разожгите скорее камин!

      – Легко сказать! У нас ни щепки!

      – Папаша Юферс! На такое дело годится любая мебель! Вы ведь не позволите несчастному скитальцу морей отправиться в тюрьму, когда все люди встречают праздник!

      – Но что делать? Стол железный, кровать не разломаешь без топора, а его у нас нет!

      – А кресло!..

      – Вы с ума сошли! Это кресло с «Лакартеры»!

      – Папаша Юферс! Если оно дорого вам как память, я расплачусь всей выручкой от груза «Милого Дюка»!

      – Вы дурень, шкипер Седерпауэл! При чем тут выручка? В этом кресле сидел сам знаменитый Ботончито!

      – Ну что ж… – печально произнес шкипер Джордж. – Наверно, хорошо сидел. Мне сидеть будет не так уютно, когда господа из полиции проводят меня в береговую тюрьму под названием «Желтая Молли»… Я пойду, господин Юферс. Пускай меня арестуют на улице, не хочу причинять вам лишние неприятности. Как рассуждал мой дедушка, «если тебе грозит возможность быть продырявленным из ружья, имей совесть, не надевай чужую жилетку». До свиданья. Мальчик, слушайся дядю…

      – Дядя Ю! – воскликнул Гвоздик. – Нельзя же так! Ты сам говорил, что моряки должны выручать друг друга!

      – Я не моряк, а трактирщик! Причем разорившийся, – огрызнулся папаша Юферс. И сбросил с себя дырявый плед. – Почему я не могу подумать полминуты, прежде чем расстаться с последней любимой вещью?.. А-а-а, пропади такая жизнь!..

      Он поднял тяжелое кресло над головой и обрушил на половицы. Отскочили деревянные львиные лапы. Хрустнула спинка. Дядюшка тяжело прыгнул на сиденье и затоптался на нем.

      …Через минуту кресло превратилось в дрова. Сперва лакированное дерево не хотело гореть, но шкипер Джордж своим тяжелым ножом нащепал из ножек лучины, и пламя загудело в камине. Не празднично, а как-то злорадно. Шкипер и Гвоздик побросали в огонь все обломки и даже кожаную обивку спинки, чтобы гуще шел дым из трубы. На полу остались железные пружины, а папаша Юферс прижал к животу квадратную кожу с сиденья – последнюю память о кресле