Деревенский детектив. Рассказы, повесть. Виль Владимирович Липатов

лохмами кофты меловые свои плечи, от старательности зубы у нее обнажились – ровные и блестящие. Даже в изодранной кофте, с синяками Панка казалась опрятной и чистенькой, словно и не она дралась с тремя бабами. Отчего это так, Анискин понять не мог, но он еще раньше примечал, что на Панке любая ситцевая кофточка выглядит, как крепдешиновая или маркизетовая.

      – Ну, ладно, теперь помолчи! – сказал Анискин, хотя Панка молчала и даже тихо улыбалась. – Теперь я сам должен подумать, что мне с тобой произвесть, Панка!

      Как всегда по утрам, солнце по небу перемещалось быстро – всего пять минут сидел участковый на Панкином крыльце, а оно уже перепрыгнуло через дома, село на березу и посверкивало. Драться бабы начали на коровьем реву, теперь же коровы позванивали боталами за околицей, и было, значит, минут пятнадцать седьмого. «Вот бабы – черти! – весело подумал Анискин. – Это ж надо – в таку рань драку учинить!»

      – А ведь ты, Панка, холера! – звучно сказал он.

      – Все может быть, Федор Иванович!

      – Так… Ну, теперь опять помолчи!

      Анискин сыто ухмыльнулся. Он по причине толщины был вообще медленный в словах и движениях, а по утреннему времени жил еще медленнее. Анискин расцепил руки, уперся ладонями в доски крыльца и медленно, точно его поддомкрачивали, повернулся к Панке, так как ему надоело косить на нее глаза – голова на шее у Анискина не крутилась, да и не было ее, шеи-то. Повернувшись, он трижды кашлянул и сказал с придыханием:

      – А?

      – Я вас, Федор Иванович, слушаю…

      Тогда Анискин скривил нижнюю губу, верхнюю приподнял, а глаза заузил – улыбнулся.

      – Чудная ты, Панка! – сказал он. – Какой толк мне с тобой говорить и на тебя кричать, если ты не отбиваешься и страху не чувствуешь? Это как так?

      – У меня, Федор Иванович, страху нет! – сказала Панка. – Ты сам посуди: кого мне бояться. Ребятишек у меня нет, мужика нет, дом колхозный, из скотины – один Шарик, да и тот трехногий… Ну за кого мне бояться, Федор Иванович?

      – Ну, помолчи, помолчи!

      Пузо Анискина лежало на его коленях, как мешок с отрубями, а вот Панка сидела длинная и узкая, как остяцкий обласок, и Анискин вдруг подумал: «Лопну я в одночасье!» От этой мысли он рассердился и сказал:

      – Конечно, тебе бояться нечего! Такая, как ты, и в тюрьме мужика найдет…

      – В тюрьме, Федор Иванович, мужиков порошком поят, чтобы они о бабах не мечтали.

      Анискин улыбнулся – большое удивление производила на него Панка. Вправду, ни страху, ни печали не было на ее лице, открытыми еще глазами она любопытно и добро смотрела на все то, что было вокруг – на веселое солнце, на трехногого Шарика, на деревню, которая по-воскресному просыпалась поздно, на Анискина. Панка сладко поежилась под теплым солнцем, щурилась и походила на зимнего кота, что привалился к теплой печке.

      – А ну, Панка, расскажи, почему у тебя постоянного мужика нет? – спросил Анискин, садясь в прежнее положение и закрывая глаза. – Ежели мне ты это объяснишь, то тебе большое облегчение будет… Давай докладывай!.. Ну!

      Панка молчала, и Анискин