Птица Сирин и всадник на белом коне. Георгий Юдин

по кровавой улице, вдоль жарко горящих изб к колокольне, а под ней тятька его на земле мёртвый лежит, а в горле по самые перья стрела калёная.

      Так вот и стал Егорка сиротой…

      Эх! Сколько на Руси сирот было, сколько добрых людей погублено! Как только земля наша кровью не захлебнулась, чёрным дымом не изошла?..

* * *

      От всей деревни одни печи с трубами остались. Всё сгорело. Увязли эти печи по грудь в чёрном пепле, длинные трубы, как шеи, вытянули и воют по ночам на ветру так протяжно и жутко – кровь стынет.

      Собрали оставшиеся мужики да деды уцелевшие брёвна, сложили кой-какие избы. Брёвна-то от пожара почернели, избы вроде чёрных грачей на земле сидят. И стала деревенька Чёрными Двориками называться, а речка Весёлка – Горюнкой.

      Мутной водой потекли для Егорки безрадостные сиротские дни. Сильно тосковал малец по своим родителям, как старичок стал. Молчит всё, думает или плачет ночью на печке. Бабушка его, Акулина, помирать было собралась, да повременить решила. Как же внучка одного в таком виде оставить можно?

      Зима в том году лютая была, голодная. Кочевники-то весь хлеб на корню пожгли. Корой древесной да капустой кислой питались. Еле ноги таскали.

      Одна радость у Егорки с бабушкой была – белая курочка каким-то чудом от набега уцелела. Худющая такая, но бойкая. Неслась даже иногда. Бабушка Акулина, хоть и голод, а яички те редкие к Пасхе, весеннему празднику, берегла.

      – Давай-ка, внучек, – говорит она однажды, – яички красить. Подарим людям на праздник, всё им радость-то будет.

      – А чем красить-то?

      – Да чем всегда. Шелухи луковой или коры дубовой заварим, и будут у нас яички коричневенькие.

      – Да что это за радость такая, бабушка, коричневые яйца дарить? Может, разноцветными их сделать?

      – Это как же?

      – А помнишь, тятьке моему церковный староста краски на сохранность оставил? Аль попробовать?

      – А чего ж, попробуй. – А сама рада-радёхонька, что внучек очнулся от горя наконец.

      Сбегал Егорка в подпол, где у них кой-какие пожитки от пожара сохранились, отыскал тот ящик деревянный. Краски все в порошках, в мешочки завязаны, на взгляд невидные. Как писать такими?

      – Видала я, Егорка, как один иконописец порошки эти на желтке замешивал. Попробуй-ка, авось выйдет?

      Так и сделал. Размешал порошки на желтке – вспыхнули краски ярко, засветились!

      – Ой, бабушка, боязно начинать-то!

      – Ничего, Егорка, не робей! Глаза страшатся, а руки делают!

      Взял он белое тёплое яйцо и задумался. Чем же его украшать? Вспомнил, какие мать цветы красные на рубахе отца вышивала, и осторожно сам такой же цветок вывел, потом ещё один, а вокруг листочки маленькие, изумрудные. Заиграло яйцо, развеселилось. Как бабёнка в цветастом сарафане на ладони сидит.

      За другое взялся. Теперь петухов красных с хвостами распушёнными нарисовал – как живые! На третьем – травы волшебные зацвели, запахли, потом кони тонконогие зарезвились, звери диковинные уши навострили.

      – Ах