Три дочери. Валерий Поволяев

отец может задать его.

      – Потому, что всех вас я очень люблю.

      И ответ глупый. Но другим быть он не может.

      Елена Егорова все-таки вышла замуж раньше, чем того хотел отец: задурил ей голову хлопец с горячим южным взглядом, задурил и окрутил девчонку, – натянула она на палец обручальное колечко.

      От радости парень этот целый вечер терзал свой саксофон во дворе Лениного дома, развлекал жильцов. Развлекал до тех пор, пока из своего окна не высунулась Трындычиха – вздорная баба с крутым бойцовским характером и не прокричала визгливо:

      – Эй, парень, кончай свой патефон крутить, у меня в доме уже все мухи передохли.

      Ленкин избранник отлепил от губ мундштук саксофона, сплюнул себе под ноги:

      – Так это же хорошо!

      – Ни одной мухи не осталось, – пожаловалась Трындычиха, – было бы лучше, если б ты у теня тараканов передушил.

      – Заказ принят, мадам, в следующий раз исполню, – великодушно пообещал щедрый саксофонист, – ни одного прусака не останется.

      – Во-во, давай, – благословила его на подвиг Трындычиха, – а мы тебя за это пожалеем, помоями обливать не будем.

      Саксофонист прижал руку к сердцу:

      – Заметано, мадам!

      Звали черноглазого Ленкиного избранника Ильей, но он никаких фамильярностей, общения накоротке не допускал и требовал, чтобы его величали не только по имени, но по отчеству – Ильей Мироновичем.

      – Еще не хватало в моем присутствии ковыряться в носу пальцем, – говорил он, пошикивая, – да еще во время званого обеда, склонясь над тарелкой лукового супа.

      – Не будет у тебя, Лель, счастья с этим человеком, – посмотрев на свежеиспеченного, яркого, как червонец, только что отпечатанный в типографии, зятя, проговорил Василий мрачным тоном – огорчен он был результатами своих наблюдений очень, у рта даже две складки пролегли, слева и справа, состарили его лицо.

      – Па-па, – Лена укоризненно глянула на отца и покачала головой.

      – Не каркай, Василь, – сказала Солоша.

      – Да я не каркаю, – вид у главы семейства сделался виноватым.

      – Слова обладают вещей силой, – Солоша не удержалась, вздохнула печально, – имей это в виду.

      – Имею в виду и не выпускаю из вида… Я вообще не умею каркать, – в тоне Василия слышались возмущенные нотки. – Ты перепутала меня с вороной, а вороны – это по твоей части, твоего роду-племени.

      Солоша воткнула два кулака себе в талию, – это у нее называлось «слепить кувшин» или «руки в боки» и глянула на мужа уничтожающе:

      – Что-то ты осмелел, я смотрю.

      Василий немедленно сделал «Хенде хох!» – вскинул над головой обе руки.

      – Сдаюсь!

      – То-то же, – сжалилась над ним Солоша, – а то, знаешь, – она картинно, хотя и всухую, сплюнула себе под ноги и так же картинно растерла несуществующий плевок шлепанцем, – вот бы что из тебя получилось.

      – Сдаюсь! – Василий на всякий случай поднял руки выше.

      – То-то