Битва за Рим. Колин Маккалоу

Мария. Ничтожества с громкими именами, которым невыносима мысль, что их любимый Рим спасен презренным «новым человеком» – италийским деревенщиной, по-гречески не разумеющим, как охарактеризовал его Метелл Нумидийский Свин много лет назад.

      Но нет, битва еще не окончена. Невзирая на удар, Гай Марий станет консулом в седьмой раз, чтобы остаться в анналах величайшим римлянином за всю историю Республики. Не собирается он уступать пальму первенства златовласому потомку Венеры.

      – Я тебя прижму, паренек! – произнес он вслух и ущипнул Юлию.

      – Что ты имеешь в виду? – удивилась она.

      – Через несколько дней мы уезжаем в Пессинунт – ты, я и наш сын.

      Юлия села в постели:

      – О, Гай Марий, неужели? Как чудесно! Ты правда возьмешь нас с собой?

      – Правда, жена. Плевать я хотел на условности. Наше отсутствие продлится два-три года, а в моем возрасте трудно так долго обходиться без жены и сына. Будь я моложе – другое дело. Поскольку я еду как частное лицо, официальных препятствий тому, чтобы я взял с собой семью, не существует. – Он прищелкнул языком. – Я сам отвечаю за все последствия.

      – О, Гай Марий! – Иных слов у нее не нашлось.

      – Мы посетим Афины, Смирну, Пергам, Никомедию, сотни других мест.

      – И Тарс? – с живостью спросила она. – О, мне всегда так хотелось повидать мир!

      Ломота в суставах не прошла, зато снова навалилась сонливость. Веки его опять опустились, рот приоткрылся.

      Юлия еще какое-то время щебетала, а потом, исчерпав слова восторга, обхватила колени руками и, со счастливой улыбкой обернувшись к Гаю Марию, нежно произнесла:

      – Любовь моя, ты?..

      Ответом ей был храп. Научившись за двенадцать лет супружества смирению, она легонько покачала головой и, не переставая улыбаться, повернулась на правый бок.

      Затушив последние искры разгоревшегося на Сицилии восстания рабов, Маний Аквилий возвратился домой если не триумфатором, то, во всяком случае, героем, заслужившим овацию. На триумф он претендовать не мог, поскольку воевал против порабощенного мирного населения, а не против солдат вражеской армии; гражданские войны и подавления восстаний рабов занимали в воинском кодексе Рима особую нишу. Получить от сената полномочия усмирить мятежников было не менее почетно и ответственно, чем воевать с иноземной армией, однако права требовать триумфа такой полководец не имел. Триумф был призван продемонстрировать народу Рима военные трофеи: пленников, сундуки с деньгами, всевозможное награбленное добро – от золотых гвоздей, выдранных из царских ворот, до мешков с корицей и ладаном. Любая добыча обогащала римскую казну, и народ получал возможность собственными глазами лицезреть, сколь прибыльное занятие война – конечно, для римлян-победителей. Но при подавлении выступлений рабов и гражданских смут не было никакой добычи, а считать приходилось одни потери. Все ранее награбленное добро возвращалось законным владельцам; государство