Ангел на ветке. Вера Зубарева

была последняя стадия потери индивидуальности.

      Загадочный жених все не материализовался. Тем не менее в воздухе витали какие-то флюиды его грядущего появления. Олька ходила по двору с вопросительной улыбочкой, будто кто-то издали тайно наблюдал и оценивал ее. Чистенькая Ириночка дважды приходила к ней, и Олька бегала покупать торт. Второй раз Ириночка пришла со своей матерью и ее новым мужем с ребенком.

      У Ириночкиного сводного братика была болезнь Дауна, но Ириночка рассказывала всем, что это произошло с ним после смерти матери, которую задушила жаба. Братика звали Валериком. Он был даже чем-то похож на своего отца, только очень добрый. Белокурая красавица Лида устало принимала поздравления двора то ли насчет своего замужества, то ли насчет Ольки и приглядывала за Валериком. Потом они ушли, и у всех остались очень хорошие впечатления.

      Все шло к счастливой развязке. У Ольки перед глазами был пример ее золовки. Это всех еще больше воодушевило, и разговоры об Олькином устройстве приняли самый серьезный оборот.

      Идея замужества так захватила всех, что сама Олька отошла на задний план. Стратегии предлагались одна ярче другой. Кому-то даже пришла в голову мысль перекрасить Ольку в яркую блондинку. За эту идею ухватились с особенной силой из-за реальности ее осуществления. Всем казалось, что это приблизит приход жениха, не потому что Олька станет краше, а потому что магия осуществления одного, пусть маленького, дела непременно перекинется и на другое, более значительное.

      Ольке нашли парикмахершу Соню, мастера по мужской стрижке, которая за копейки согласилась в обеденный перерыв заняться Олькой. Ольке было все равно – идти в мужскую парикмахерскую или женскую. Она привыкла всю жизнь пользоваться дворовым туалетом, никогда не вдаваясь в подробности о том, кто находился за соседней стенкой. Такая Олькина неприхотливость еще более располагала к ней двор.

      Ольку постригли и перекрасили. Попутно ей сделали маникюр и надушили не очень резким одеколоном. Когда Олька вошла во двор, все высыпали, как по команде, наперебой высказывая Соне свое восхищение. Олька стояла посреди двора нарядная и неуместная, как новогодняя елка в мае, и гулящая Муська, словно сжалившись, подарила ей свою красную помаду. И только Никифор почему-то тихо обозвал Ольку Мэрилин Монро и ушел к себе.

      Постепенно все разошлись, а она все стояла, ожидая то ли следующей команды, то ли обещанного жениха.

      – Иди, Олечка, домой, – сказала ей Наталья Филипповна, соседка, живущая за смежной стеной. – Иди, детка, отдохни, – прибавила она совсем по-матерински.

      Олька повернулась на своих каблуках и мешком заухала по ступеням в подвал.

      На следующий день она валялась пьяная и свободная, хлюпая квадратными ладонями по только что собравшейся луже и выкрикивая неприличные слова в неизвестно чей адрес. Ее подбородок и щеки были пугающе красными, и кто-то бросился оказывать ей первую помощь. Но оказалось, что это была Муськина помада.

      Вечер

      Улица