Скажи, что ты моя. Элизабет Нуребэк

во всяком случае, когда я была маленькая. А потом мы наперегонки бежали назад.

      Я умолкла.

      – О чем ты думаешь? – спросил Фредрик.

      – О папе.

      – Я слышал о нем. Соболезную. Или как там принято говорить?

      – Спасибо.

      – Ты бы хоть сказала.

      – Сказала – что?

      – Ну рассказала бы, что у тебя случилось. А ты просто исчезла. Никуда не ходила, никак не проявлялась.

      – Знаю.

      Он смотрел мне в глаза. Мне хотелось бы лежать так всю оставшуюся жизнь. С ним. Он спросил, как я себя чувствую сейчас, – я совсем над этим не думала, но теперь рассказала ему, что начала ходить на психотерапию. Похоже, он не счел это странным. Само собой, я сказала ему не все.

      Некоторое время мы лежали молча. Потом я рассказала, как весной мы с Юханной сходили в донорский автобус возле института и сдали анализ крови. Так приятно, что можешь стать донором, – слишком мало людей это делают. Мне уже пришло первое приглашение на сдачу крови.

      Я продолжала говорить. Мне хотелось вернуть то настроение, которое было только что, хотелось сделать все, чтобы он остался со мной как можно дольше.

      Сказала, что наверняка грохнусь в обморок и разорву об иголку всю руку, так что моя кровь разбрызгается по всему кабинету, и медсестры будут на ней поскальзываться. Фредрик от души хохотал. Он вытащил из кармана мобильник и устроился поближе ко мне. Держа свой телефон над нами, он сделал селфи. Я запротестовала: я была не готова. Он снял еще одно.

      – Лучше?

      Он показал мне фото для одобрения.

      – О’кей, чуть-чуть получше.

      – Мы с тобой такие классные, правда?

      Ему пришла эсэмэска, он прочитал ее и поднялся.

      – В минуту слабости пообещал сестре отвезти ее в ИКЕА, – сказал он. – Мне надо идти, как ни жаль. Увидимся.

      Я еще долго сидела на месте, чувствуя, что глупо улыбаюсь. Потом пришло осознание того, что между нами ничего быть не может. Когда он узнает, кто я, то будет испытывать ко мне только отвращение. Он испугается.

      Я сама боюсь.

      Боюсь того, что таится во мне самой.

Стелла

      Проведя восемь часов за рулем, я снова оказалась дома.

      Заснула в горячей ванне, проснулась оттого, что вода остыла. Вылезла, вытерлась. Стала думать о Хенрике.

      Я все еще не знала, как рассказать ему. Рассказать, что Алиса жива, что я встретилась с ней. О том, что на самом деле я не сидела дома и не отдыхала, а ездила в Страндгорден. И что на этот раз все по-настоящему.

      Его футболка лежала на стуле в гостиной, я натянула ее на себя и легла на постель. Открыла дневник.

      В то лето, когда я ходила беременная, в 1993 году, в конце апреля градусник показывал двадцать семь градусов тепла – а потом выяснилось, что это был самый жаркий день года. Лето выдалось холодным и дождливым. На следующий год пришла волна тепла, и Алиса ползала в одном подгузнике.

      Квартирка в Юрдбру. Нам с Даниэлем удалось снять ее только потому, что его папа был знаком с владельцем. Запах жимолости под окном кухни, грязные серые в полоску обои в