Раш-Раш. Александр Зорич

тиран Иогала сынков своих учил. Заноситься – себе дороже. Держался бы своих, не выёживался – не дошел бы до жизни такой… Вот займется сходень – и нету Бата!»

      Но судьба над ним сжалилась. Текучий серый пух сумерек уже почти сомкнулся вокруг путника непроглядным коконом, когда он обнаружил низкий, закопченный вход в пещеру.

      Чиркнул огнивом.

      От этого искристого звука родился огонь, сначала робкий, затем цветущий жарко и уверенно – у предусмотрительного Бата была припасена на такой случай просаленная тряпка.

      Пещера оказалась довольно просторной и вдобавок обжитой.

      В новорожденном свете факела Бат осмотрел ее и улыбнулся сдержанной улыбкой человека, который честно заслужил свое везение.

      Его блуждания по горам оказались ненапрасными – он набрел на покинутое жилище отшельника!

      Невдалеке от входа был сооружен и заботливо огражден камнями очаг.

      В дальнем углу желтела изрядная куча соломы, служившая, вероятно, отшельнику постелью. Вот завалиться бы туда, прямо так, прямо сразу!

      Под подошвой сапога негромко хрустнуло и Бат опасливо подобрался. Змея? Крыса?

      Нет, нет. Пол был щедро усыпан крошевом торфа и серыми смолистыми артишоками – тонким еловым хворостом. Бат удовлетворенно крякнул: поросенка на этом не зажаришь, но на чай должно хватить.

      Он уже собрался было заняться костром, когда вдруг, словно бы повинуясь чьему-то неслышному приказу, оглянулся.

      На добросовестно отбеленной известью стене пещеры желтой охрой в черной обводке было начертано:

      «Океан души не имеет дна. Океан судьбы – берегов. Океан печали – воды.»

      Читать Бат не умел, что сэкономило ему немало мыслительных сил. Но саму надпись он посчитал хорошим предзнаменованием.

      «Не иначе как святой муж тут жил. А не ведьмак какой-нибудь.»

      По мнению Бата, ведьмак писать на стене не стал бы. Такой нарисовал бы клыкастого, взлохмаченного демона, оскалившегося встречь зрителю. Причем не охрой, а красной человеческой кровью, высосанной из трепещущей жутью жилки невинной жертвы. Бат нахмурил брови и оставил надпись в покое.

      Постель аскета Бат нашел сухой и мягкой – он попробовал ее рукой. Тут его ждал еще один подарок: оказалось, соломенное ложе водружено на невысокий помост из горбыля, связанного лыком в некое узнаваемое подобие лежанки.

      На этом горбыле можно было изжарить и поросенка, и цельного кабана.

      А из сушеного мяса и рассыпчатого пшена, что дожидались своего часа в переметной суме, складывался ужин – топи только снег да дров подкладывай!

      Бат так увлекся своими уютными мыслями, что не сразу заметил гнездо серохвостки. Неряшливое, но старательно опушенное изнутри, гнездо было устроено в дуплистом углублении возле самого входа в пещеру.

      В гнезде ерзали четверо сонных птенцов. Еще голеньких, но уже зрячих.

      Они сонно таращились на Бата, искательно вытягивали свои уродливые морщинистые шеи и благоразумно помалкивали.

      Своим появлением в пещере Бат подписал