Взять живым!. Владимир Карпов

рядом на пулеметы врага. И вчера ночью они действовали лучше некуда. Хорошие ребята!..

      Спросил их, не скрывая своей грусти:

      – Ну что, братья-славяне, расстаемся?

      Бойцы обступили его. За всех подал голос Махоткин:

      – Не забывайте нас, товарищ лейтенант.

      – Как вас забыть? – сказал Ромашкин и подумал о своей медали. Стало почему-то неловко перед этими людьми: фашистов били вместе, а наградили только его. – Как же я вас забуду? – непроизвольно повторил он. – Вы мне вон что заработали…

      Василий расстегнул шинель и показал на груди сияющий кругляшок. Бойцы рассматривали медаль, читали надпись и номер.

      Рассудительный Ефремов уточнил:

      – Медаль эту вы сами заработали, товарищ лейтенант. Такое дело в один миг придумали! И немца поймали сами. Так что не сомневайтесь!

      – Мне хотелось, чтоб и других наградили. Вас, например, Бирюкова, Махоткина – тоже ведь гитлеровцев поймали.

      – Наши награды впереди, – весело сказал Махоткин, – вон сколько еще до Берлина топать!..

      На душе у Ромашкина стало полегче. Хотя его бойцы и не выказали такой любви, как разведчики к Казакову, но все же он им небезразличен.

      «Да и я ведь не Казаков, – отметил про себя Василий. – Тот вон какой молодец. Я с ним полдня провел, и то полюбил».

      – Заходите к нам, – попросил Махоткин.

      – Вас не минуешь, – ответил на это Ромашкин, – путь к немцам идет через вас. Ну, бывайте здоровы, ребята. Идем, Авдеев, доложимся ротному.

      …Куржаков поднялся, чтобы, стоя, как и полагалось, выслушать рапорт. А выслушав, строго спросил Авдеева:

      – Все приняли?

      – Так точно! – без колебания заявил сержант.

      – И пэпэша передал?

      – Так точно, и пэпэша.

      В ротах автоматы только появились, их дали пока лишь взводным да некоторым сержантам, и Куржакову не хотелось терять «одну единицу автоматического оружия».

      Ромашкин ждал придирок. Но придирок не было.

      – Вы можете идти, – сказал ротный Авдееву и, когда сержант вышел, предложил Ромашкину: – Садись, попрощаемся хоть по-человечески.

      – Можно и так – попрощаться, – хмуро согласился Василий.

      – Интересно, что ты будешь обо мне думать?

      Василий ответил смело и прямо:

      – Думать буду о тебе, что и раньше думал: зануда ты. Вот и все.

      Он ждал взрыва, но Куржаков лишь усмехнулся. Посмотрел как-то сбоку и спросил примирительно:

      – Видел когда-нибудь, как петушки молодые дерутся? То и дело пырх да пырх – друг на друга наскакивают. А из-за чего? Не знаешь! И они не знают! Вот и ты петушок. Ничего еще в жизни не видел. Выпорхнул из училища, разок в атаке кукарекнул – и в госпиталь. Теперь, правда, посильнее, по-настоящему кукарекнул. И возомнил себя отчаянным воякой… Ладно, иди, петушок, кто из нас чего стоит, сам потом поймешь! Будь здоров!

      Ромашкин вышел в полной растерянности. По дороге к штабу полка вспоминал и перебирал всю свою недолгую службу с Куржаковым. И получалось,