Проигравший получает все. Анна и Сергей Литвиновы

Борис Барсинский водил иностранных партнеров.

      Русские партнеры Барсинского Большого театра не понимали. Их Боб возил в сауны. Вот и сегодня Боб отправился на конфиденциальную пьянку – ублажать директоров из Тольятти. Так, во всяком случае, он сказал.

      Люда давно уже приучила себя не задумываться над тем, что творит муж в тех саунах. Ей очень хотелось отплатить Бобу той же монетой. Но как она могла это сделать? Она круглосуточно под наблюдением охраны. А охранники – настоящие евнухи. Никакого отзыва на все «сигналы», посылаемые Людмилой. Видать, строго инструктированы мужем. И боятся его до смерти.

      Сейчас охрана поместилась в предбаннике ложи. Люда предложила им – впрочем, достаточно сухо – составить компанию и посмотреть балет вместе. Те отказались.

      Один из охранников был очень даже ничего. Стройный, волоокий, похожий на испанца. Длинные пальцы. Красивые волосатые запястья. При мысли о его руках у Люды начинала кружиться голова. Вот бы соблазнить его. Пусть впопыхах, на скорую руку, где-нибудь в предбаннике ложи, под звук настраиваемых скрипок.

      Но ее охрана никогда не ходила по одному. Вот и сейчас «испанец» сидел в предбаннике за бархатной занавеской вместе с какой-то бритой тушей. Пришипились. Охрана знала правила поведения в театре: не разговаривать, не смеяться, не спать.

      Люда Барсинская вытащила из сумочки бинокль и, оставаясь в тени ложи, стала оглядывать публику напротив.

      Как все измельчало! Она представила Большой при царском режиме: оголенные плечи дам, блеск бриллиантов, белые пластроны мужчин, черные бабочки. Мундиры, ордена.

      А сейчас? Настоящий сброд. Свитера. Джинсы. Мышиные костюмчики. Неумело повязанные галстучки. Женщины – в сапогах, мохеровых кофточках.

      Подруга Люды была возбуждена тем, что сидит в просторе собственной ложи, с охраной, в сверкающем Большом: как будто бы она всего этого добилась и за все это платила! Она несла какую-то околесицу. Люда, не слушая ее и не отрываясь от бинокля, едва сдерживала зевок.

      И – вдруг! Рука ее, державшая бинокль, дрогнула. Она задержала взгляд на ложе напротив, на один ярус ниже. Неужели это он? Она стала подкручивать резкость.

      Да, сомнений быть не могло. Это он. Еще больше похудел. Отрастил бороду. Но его мимика, движения его рук… Он что-то вдохновенно говорил сидящей рядом даме. Дама была черненькой, полноватой. Платье на ней выглядело достаточно дорогим – но, конечно, не столь дорогим, как «маленькое черное платье» на самой Люде.

      Кто она ему? Новая жена? Нет, жену он не стал бы так самозабвенно развлекать. Любовница? Скорей всего. Но почему он в Москве? Он же должен был уехать в Америку. Сгинуть там.

      Дама рядом с ним расхохоталась. Конечно, это любовница. Укол ревности пронзил ее сердце.

      Она не может видеть этого.

      Люда опустила бинокль. Померк свет блистающих лож. Люстры, казалось, почернели. Внезапно она почувствовала себя глубоко, катастрофически несчастной. К горлу подступала тошнота. Она ощущала себя как в детстве: несчастной, брошенной всеми,