Чаепитие. Анастасия Сергеевна Беспаленко

алось открытым именно в этот момент, а не тогда, когда чай развивали по чашкам, или когда все участники собирались полным составом, или еще какой-либо другой момент. Состав участников, по большей части, не имел в этом вопросе никакого значения. Если в клубе находился хотя бы один человек, который был в состоянии поставить чайник на огонь – церемонию вполне можно было считать открытой.

      На 23 минуте этого чаепития, например, не хватало еще одного участника. Двое уже были здесь. Это был Профессор – тот человек, который всегда ставил чайник на огонь, а потому имел право считать себя организатором – и Фриди – человек, который был вправе считать себя разве что полноценным участником чаепития, и не более. Его, однако, такое положение вещей вполне устраивало, и он даже не думал о том, чтобы претендовать на почетное звание организатора чаепития.

      Как 23 минуте чай уже был разлит по чашкам (пока что только по двум) и издавал свой приятный аромат, который наполнял всю небольшую комнату. Профессор и Фриди держали свои чашки в руках, сидели в своих креслах и спокойно беседовали. Беседовал, конечно, в основном Профессор, но Фриди принимал участие в этой беседе и был, вероятно, этому вполне рад.

      –Как же я не люблю повторять это из раза в раз, – вещал Профессор своим хорошо поставленным голосом, – но вы меня вынуждаете. Честное слово! Вы, Фриди, и подобные вам. Да уж, поверьте мне – вы не один единственный такой особенный. Что бы вы о себе ни думали, знайте – таких, как вы, я встречал на своем веку не раз, и не два. И каждый раз повторял им все одно и то же, что говорю и вам, мой дорогой Фриди! Ох эта молодежь, глупая и наивная молодежь! Она думает, что изобретает что-то новое, но на самом деле все время ходит по кругу. И никогда не хочет прислушаться к людям старшим, умудренным жизнью и опытом. Тем кто прошел через все это уже давно-давно, и чье слово имеет вес и цену.

      Профессор уже успел вступить в тот возраст, когда принято не стыдиться старости, а гордиться мудростью. Фриди до этого возраста было далеко. Так что ему ничего не оставалось, как причислить себя к безрассудной молодежи.

      –Когда вы, наконец, поймете одну простую истину? Люди должны заботиться друг о друге! Каждый человек – частичка этого мира. Мы все связаны между собой незримыми ниточками. Эта связь неразрывна, вечна. Эта связь…

      Профессор говорил и говорил, наслаждаясь звуком своего голоса, тембром речи, отличной дикцией и, конечно, своим красноречием. Единственная мелочь, о которой он забывал – это проверять, слушает ли его собеседник. Фриди меланхолично сербал чай из своей узорчатой чашечки и изредка кивал, а когда нужно было – даже поддакивал.

      –Вы понимаете меня? – к примеру, спросил его однажды Профессор, распалившись от собственных речей. Тогда Фриди получил возможность сказать: "Да, Профессор, вы прекрасно объясняете!", пока оратор переводил дух и отпивал из кружки немного чаю. – Ох, если бы это хоть чего-нибудь стоило! – воскликнул на это Профессор, а Фриди вздрогнул, пытаясь понять, где же он ошибся. – Если бы это чего-нибудь стоило, мой дорогой Фриди! Скажите мне, разве я говорю вам все это в первый раз? – и, едва ли услышав ответ: – Разумеется нет! Я говорил вам это при каждой нашей встрече, с самого начала нашего знакомства. Я усердно трудился, пытаясь вложить в вашу голову осознание этих простейших, но фундаментальных истин! И как итог – я не видел вас практически месяц!

      Тут Профессор сделал внушительную паузу и более чем угадал с ней. Когда его голос замолк, наступившая тишина показалась Фриди очень неуютной. Не улучшал ситуацию и грозный, осуждающий взгляд Профессора, направленный прямо на него. Всякому на его месте захотелось бы просто отставить в сторону чашку и тихонько выйти вон. Или попросту провалиться вместе с креслом на этаж ниже. К сожалению, ни то, ни другое, было в равной степени невозможно.

      –Ну… я… – начал было Фриди бессвязно оправдываться. Еще несколько невразумительных фраз, разобрать которые было тем сложнее, что он говорил это, уткнувшись носом в чашку, и Профессор решил таки сменить гнев на милость.

      –Ну ладно, ладно. Будет вам, друг мой! – великодушно проговорил он и махнул рукой, как бы отпуская все грехи и принимая блудного сына обратно под свой кров. В комнате тут же стало легче дышать. -Не убивайтесь так. Я ведь не чудовище какое-нибудь. Я хочу, чтобы вы понимали, я – ваш друг. Вы можете полностью доверять мне. Все, что есть у вас на душе – можете поведать мне. Ну же! Что вас тревожит?

      Фриди уставился на Профессора глазами загнанного зверька и, казалось, больше всего в этот момент его тревожил тот факт, что к нему обратились с вопросом.

      –Ну? – спросил Профессор, как ему казалось, снисходительно и подбадривающе. И Фриди почти уже собрался с духом, чтобы что-то ответить. Но ответ его потонул в шуме шагов и звуке хлопнувшей двери.

      –Добрый вечер всем! Прошу простить, и все такое! – это услышали Фриди с Профессором еще прежде, чем увидели новоприбывшего. Он не затруднил себя стуком в дверь, формальным испросом разрешения присоедиться к их скромной компании. Он вошел и тут же упал в ближайшее кресло, в свойственной ему небрежной манере. Потянул ноги вверх, но вовремя вспомнил, что имеет дело с чайным столиком, и все же опустил их на пол. Видно,