Сёстры озёрных вод. Олли Вингет

дернула вниз подол. Ткань затрещала, оголяя бедро. Длинная ссадина на ноге, сероватая от пыли, слабо сочилась сукровицей. Леся потянулась к царапине и тут же зашипела от боли.

      – Ты чего? – Олег соскочил с лестницы и присел у ее ног. – Нельзя же грязными руками!

      Ссадина словно только и ждала, чтобы про нее вспомнили, – тут же принялась гореть болью. То ли от растерянности, то ли от смущения Леся всхлипнула, чувствуя, как жар заливает щеки. Олег сидел перед ней на корточках и рассматривал царапину, но, услышав звук, тут же поднял лицо.

      В его серых глазах читалась растерянность.

      – Ты где это так? – спросил он, и Леся обожглась холодностью его тона.

      – Ну… когда упала… Из-за петуха, – соврала она, пытаясь успокоить бешено скачущее сердце.

      – Нет. – Олег покачал головой и поднялся на ноги. – Это ты… – Он запнулся, помолчал, бросил на Лесю еще один взгляд. – Ты там была, да? В лесу?

      Тревожные запахи чащи, шорох льна по траве, сестры, тянущие друг к другу ладони. Увиденное во сне встало перед глазами. Память, подобно ситу, просеивала каждый миг жизни, отбирая мгновения по своему собственному разумению. И каждый раз не те. Но стоило Олегу произнести это слово, как позабытый лес перестал казаться сном. Да и позабытым – тоже.

      – Нет, – выдохнула Леся, делая шаг назад. – Меня там не было. Я спала. Я спала! – Она уже кричала, прижимая ладони к груди.

      Слезы текли по щекам, испуганное лицо Олега таяло в их соленой пелене.

      – Я спала! – надрывалась она, чувствуя, как цепкие руки подхватывают ее со спины. – Отпусти! – И сорвалась на визг: – Не трогай!

      Ее крик подхватил внезапный порыв ураганного ветра.

      – Отпусти! – кричала Леся, вырываясь из сильных рук.

      А деревья, обступившие поляну, склоняли макушки от ее голоса.

      – Не смей! – вопила она.

      А ветер поднимал в воздух пыль и сор.

      – Я спала! – надрывалась Леся, не помня себя и того, почему же она так кричит, и плачет, и воет, вторя буре.

      Низенькая хлебная пристройка качалась, крыльцо скрипело, где-то вдалеке, шумно ломая ветки своим вековым соседям, упала сосенка. Слов уже не было, но Олеся продолжала кричать – так страшно, так больно, так невыносимо яростно ей было.

      Это закончилось в одно мгновение. Из нее будто выбили дух, и Леся упала ничком, не чувствуя, как подхватывают ее мягкие сильные руки Олега. Не видя, какой смертельной бледностью залило стареющее бесстрастное лицо Матушки Аксиньи.

      И пока они молчали, посеченные бурей, на середину двора шагнул петух. Он задрал голову и прокукарекал, словно бы в середине обычного летнего дня началось что-то иное. Что-то новое. Что-то, сулящее перемены.

* * *

      Царапину Аксинья промывала долго и старательно. Не произнося ни слова, она опускала свернутую ткань в горячую, пахнущую травами воду, давала ей напитаться целебным отваром, а после принималась протирать воспаленную кожу. Леся жмурилась от боли и жара, закусывала губу, но тоже молчала, не решалась заговорить.

      Олег