Витязь в тигровой шкуре. Шота Руставели

меня.

      Силой лев и солнце взглядом, как взлелеян райским садом,

      Предавался я отрадам: стрелы, меч и бег коня.

      С тетивы стрела летела, – бездыханно было тело

      Птицы ль, зверя ли. И смело попадал я в цель мячом.

      Пирование без срока. Но отдельно, волей рока,

      Был от той, что огнеока, с светло-розовым лицом.

      Знают смерть и властелины. Умер мой отец. Кончины

      Этой день был день кручины для верховного царя.

      Скорбь застыла в Фарсадане. Умер – страшный в вихрях брани.

      И восторг – во вражьем стане. Льва страшилися не зря.

      Уничтоженный судьбою, целый год я был тоскою

      Омрачен, как цепкой мглою, неутешенный никем.

      Вдруг придворные предстали, и приказ мне царский дали:

      «Тариэль, не будь в печали. Уж конец рыданьям всем.

      Тосковали мы и боле о печальной нашей доле.

      Не минуешь божьей воли. Всем приходит нам конец.

      Траур кончен. С веком старым день приводит к новым чарам.

      Будь отныне амирбаром, и служи нам, как отец».

      Вспыхнул я, воспламенился. По отце горел, томился.

      Рой придворных преклонился, выводя меня из мглы.

      И индийские владыки до меня склонили лики,

      Как родители, велики, но любовны и светлы.

      Близ своих сажали тронов, возвещали власть законов,

      Чтоб служил я без уклонов, долгу весь отдав свой жар.

      Я упрямился, страшился заменять отца. Но длился

      Спор недолго. Подчинился. Отдал честь – как амирбар».

      6. Сказ Тариэля о том, как он полюбил, когда впервые он полюбил

      Подавив свои рыданья, он продлил повествованье.

      «В некий день, – воспоминанье жжет, ему не скрыться прочь,

      От забав, охоты дикой я домой пришел с владыкой.

      Он сказал мне, светлоликий: «На мою посмотрим дочь».

      Руку взял мою… Ужели не дивишься в самом деле,

      Что душа осталась в теле, вспоминая эти дни?

      Сад увидел я блестящий. Голос птиц там был журчащий.

      Не споет сирена слаще. Водомет струил огни.

      Ароматы розы сладки. Ткань над дверью. Златы складки.

      Те лесные куропатки, что с охоты нес с собой,

      Ей отдать – царя веленье. Тут мое воспламененье.

      Здесь начальный миг служенья. Долг, назначенный судьбой.

      Чтобы сердце из гранита было чем-нибудь пробито,

      Что найдешь? Но жало свито – адамантовым копьем.

      Царь, я ведал, не желая, чтоб была его златая

      Кем увидена, сдвигая ткань завесы, входит в дом.

      Я стоял в саду, пред домом, возле роз над водоемом,

      Сердцем отданный истомам ожидания и чар.

      Слышит ухо шелестенье, речь Асмат и повеленье

      Дать царевне приношенье, что подносит амирбар.

      Колыхнулась ткань волною. За завесой той дверною,

      Вижу, дева предо мною. В сердце мне вошло копье.

      И Асмат взяла добычу. Я же вспыхнул. Вечно кличу:

      «Жар! Горю!» Но возвеличу тем лишь рдение мое».

      Тот, что