Лапник на правую сторону. Екатерина Костикова

версии исчезновения председателя. Ход его мыслей прервала Цецилия Анатольевна, загремев в дверях ключами. На часах было девять тридцать четыре. Гастроном открылся, и все еще недоумевающий Веселовский направился к прилавку.

      Заворачивая сосиски и протирая марлей влажный бок пакета с кефиром, Цецилия жаловалась на обещанное метеорологами похолодание, из-за которого у нее всю ночь болела поясница. Пока эта румяная, пышущая здоровьем дама рассказывала о своих терзаниях (до утра вертелась, будто на раскаленных угольях, глаз не сомкнула), подошли другие ранние покупатели. Веселовский с облегчением отошел от прилавка, предоставив многострадальной продавщице жаловаться на невыносимые боли двум подвыпившим мужичкам и старушонке, которые уже успели завладеть вниманием Цецилии. Встав у столика с контрольными весами, Виктор Николаевич принялся укладывать покупки в спортивную сумку с надписью «Аэрофлот». Пока он вынимал из сумки газеты, пристраивал на самое дно колбасу, затем кефир, затем снова газеты, а сверху – хлеб и усыпанные маком рогалики, мужики приобрели необходимую поутру четвертинку и покинули помещение. Старушонка же пытала Цецилию, свежий ли творог. Продавщица заверила, что да, свеженький, и продолжала плач Ярославны:

      – Всю ночь как на иголках, только в половине пятого задремала, а потом, в шесть утра – снова вступило. Я уж и платком обвязалась, и бальзамом-звездочкой натерлась, а все без толку. Так и не спала ни одного часу… К выходным похолодание обещали сильное, вот и ломит…

      – Ох, милая, – сочувственно качала головой бабка. – Такая молодая, и так мучаешься. Я вон тоже не спала, да так ведь я старуха уже, я уж на том свете отосплюся. Я знаешь, когда не спится-то, на двор выхожу. Сяду на крылечко и гляжу в небо, думаю, вот, она, красота-то какая. А третьего дня поглядела – батюшки, солнечная активность. У нас ведь солнечная активность сейчас такая, что ее и ночью видать. Тоже я, значить, не спала. Вышла на двор, дай, думаю, курей проверю, что-то они у меня квохтали, думаю, никак снова кошка соседская влезла, повадилась она, сволочь такой, у меня шариться, двух курей уже передушила… Глядь – а на небе активность! Она, милая, будто бы прожехтуром вверх идет, аккурат над лесом, за кирпичным заводом, у меня дом-то на горке как раз над ним и стоит, я на заводе сорок лет отработала, ударником была… И такая яркая, аж глазам больно. Я-то сразу сожмурилась, а домой пришла – глаза застит, все как в тумане. Уж и чаем капала, и пять рублей прикладывала – ничто не берет, так вот и хожу, как кур слепой. Вон и денег-то не разберу, посмотри, милая, что там у меня, пятьдесят рублей, что ли? А то мне все прям застит. Вот она, активность-то какая.

      – И не говорите, – пела ей в тон Цецилия. – Все со своими экспериментами, мало нам озоновых дыр, так теперь еще активность эта, никакого людям покоя нет, честное слово, вот и я вчера всю ночь буквально как на иголках….

      «Ну, снова здорово, опять про свою спину заладила!» – скучно подумал Веселовский