Орфография. Дмитрий Быков

с Гротовым не сомневались, что сам же Керенский и спровоцировал выступление; Баранов, товарищ министра внутренних дел, с вечной детской улыбкой на пухлых устах доказывал, что в теории заговора верить смешно. Спор был прерван грохотом сапог в коридоре, тут же раздался скрежет замка, и грозный усач Фокин просунулся в дверь.

      – Баранов! – крикнул он. Баранов вскинулся и побелел.

      – Я Баранов, – отозвался он сразу севшим голосом.

      – Сюда иди, – позвал моряк. Баранов принялся дрожащими руками собирать вещи.

      – Брось, без вещей покуда, – добродушно сказал моряк. – Успеешь с вещами-то.

      Это Баранова не успокоило. Он зачем-то вынул вещи из мешка и стал раскладывать, словно видел в этом свое спасение.

      – Живо! – прикрикнул Фокин уже без всякого добродушия. – Возиться мне тут с вами…

      Баранов с трудом выпустил мешок, оглядел камеру, и устремленные на него взгляды, в которых не было теперь ничего, кроме ужаса и сочувствия, вернули ему силы. Он кивнул всем сразу и быстро прошел к дверям. Фокин выпустил его и снова заскрежетал ключом. Прозвучали удаляющиеся шаги. Некоторое время все молчали.

      – На допрос, вероятно, – подал голос товарищ министра транспорта Головин.

      – Фокин – на допрос? – возразил Гротов. – Этот не допросчик, этот – мясник…

      – Что ж, пытать? – спросил Оскольцев, испугавшись собственного вопроса.

      – Чушь не порите, – одернул его Ватагин. – Возможно, свидание…

      – С чего бы ему дали свидание?

      – С того, что денег сунули кому нужно. В России за деньги всегда можно было что угодно. Я когда в четвертом году за карикатуру в «Пути» сел на трое суток, так ко мне друзья девицу в камеру прислали. Мне не до игр было, отослал.

      – Другое время было, – вздохнул Карамышев.

      – Чушь не порите, – повторил Ватагин. – Не было и не будет другого времени.

      Тут Фокин снова открыл дверь и втолкнул Баранова, еле державшегося на ногах. Баранов сиял, по лицу его блуждал особенный свет внезапно обрушившегося счастья.

      – Что, выпускают? – спросил Ватагин.

      – Нет, нет… Он… он денег попросил.

      – Как денег, каких денег? – заговорили все разом.

      – Спросил, нет ли со мной денег… Ему надо зачем-то…

      – Так ведь обыскивали всех при аресте, неужто он не знает?

      – Он же и обыскивал! – крикнул Карамышев.

      – Ну, не знаю… Может, решил, что я утаил что-то… или передали… Словом, спрашивал о деньгах. Я сказал, что нет.

      – Тьфу, ослы! – выругался Ватагин. – Как тогда надзирать ставили ослов, так и теперь… Переполошил только зря, хамская рожа.

      Баранов, продолжая сиять, прошел к своей лавке и долго еще сидел молча, не участвуя в общем разговоре. На самом деле, разумеется, ни о каких деньгах речи не шло. Фокин вручил ему записку от матери, французскую, чтобы матрос ничего не понял, если бы даже и захотел прочесть. В записке