Выдумщик. Андрей Константинов

Некрасовым, запал на Люду и практически каждую неделю выдергивал ее на день, а то и на два. Плейшнеру жутко нравилось то обстоятельство, что Мила была в школе отличницей, – видимо, когда-то давно Плейшнер, еще в бытность свою Мишуткой, имел какие-то неразделенные чувства к примерной однокласснице, чувства эти со временем трансформировались в комплекс, а теперь Скрипник-Некрасов нашел, на ком этот комплекс выместить.

      Плейшнер любил наряжать Людочку в школьную форму (и чтобы бант белый в волосах был обязательно!), а потом трахал – когда один, а когда и с дружбанами…

      При этом он все время Милу сволочил, обзывал грязно да еще требовал постоянно хорошей информации о ее клиентах из среды предпринимателей…. А что Мила могла ему сообщить? Клиенты-то сокровенным с ней практически никогда не делились и домой к себе не возили. Она понимала, что Некрасов требует от нее «наводок», но была просто не в состоянии их выдать… Жалобы Люды на высокий «налог» только еще больше распаляли Плейшнера, он и знать не желал, что Миле просто не потянуть установленную таксу – с учетом того, что чуть ли не половина «рабочего времени» у нее уходила на бесплатное обслуживание самого Некрасова, его друзей и «деловых партнеров».

      Плейшнеру нравилось пугать Милу, заставлять ее дрожать от страха.

      – Крутиться больше надо, мандюшка дешевая! – любил орать на нее Некрасов. – Тогда и заработок будет! Ты хоть одну приличную «тему» выдала, а?! Вот и закрой вафельник! Это тебе не пятерки из школы таскать… Мы тебе, сучке, работать даем, от мусоров закрываем, а ты только ноешь… Толку от тебя… Не будешь крутиться – азербонам отдам!

      Миле многие сочувствовали, но реально заступиться за нее никто не решался – своя рубашка к телу ближе, как известно.

      Лишь один раз, когда Люда «обслуживала» в сауне переговоры Плейшнера с Бабуином (тем самым, о котором Сан Саныч говорил когда-то как о своей «крыше»), Валера Ледогоров, посмотрев, как Некрасов гоняет Милу, не выдержал и сказал вполголоса, когда девушка ушла мыться в душ:

      – Слышь, Григорий – чего ты на нее так насел? Прессуешь в полный рост, задрочил совсем. Она ж нормальная девка…

      Плейшнер расплылся в улыбке:

      – Баб, Валера, нужно в строгости держать, они, бабы, другого не понимают… Чуть слабинку почуют – и сами на шею прыгнут, повиснут, как ярмо…

      Бабуин покачал кучерявой головой:

      – Ты ее так до блевотины запугаешь…

      – Так это – опять же хорошо, Валера, – хлопнул Ледогорова по колену Плейшнер. – Баба, она, когда боится, у нее очко играть начинает… Сечешь? Жим-жим, – ма-аленькое очко становится, плотненькое… Приятнее засаживать.

      И Некрасов заржал, довольный собственным остроумием. А Бабуин промолчал, потому что – не его баба, не ему и «вписываться» за нее… Да и была бы баба, а то ведь – проститутка.

      Обнорскому Мила долго не рассказывала о возникших у нее проблемах, да и времени у нее совсем не было, чтобы с Андреем