Волчок. Михаил Нисенбаум

приказчица согласилась позвонить хозяйке салона и спросить совета. Во время разговора она без конца тараторила «ага-ага-ага» и кивала головой, причем с каждым кивком выражение ее лица делалось более извиняющимся и счастливым одновременно. Картину в разговоре она называла «Шишки»:

      – Кто ж знает, когда она за своими «Шишками»… Ага-ага-ага, поняла.

      Когда консультация с начальством завершилась, приказчица еще несколько секунд любовно и вдумчиво смотрела на телефон, а потом сообщила, что могла бы дать нужные сведения покупателю, но ни в коем случае не случайным посетителям. «Ни в каком случае», – сказала она. Настороженная радость шевельнулась в сердце – намек хозяйки был весьма прозрачен. Совершая повторный обход салона, я невольно пытался представить, как выглядит художница, написавшая такую скамью.

      А кто тебе сказал, что она не замужем? Как это кто – вот эта скамья и сказала. Тишина внутри картины была строгая, девичья. Стоило немало труда оторвать взгляд от шишек и черно-красной лошадки. Наверное, она высокая, тонкая, молчаливая. Сероглазая, с длинными темными волосами. Небось заплетает их в косы или прячет под платок – ведь распущенные волосы легко вывозить в краске. Судя по некоторым признакам, она не понимает шуток. Ну и бог с ними, с шутками, сколько можно шутить?

      Как все же ее зовут?

      Иронически улыбаясь, я нес к прилавку жертвенные покупки: чугунную конфетницу в форме цветка лотоса и медные песочные часы на одну минуту. Не шкаф же покупать ради телефонного номера. Приказчица не качала укоризненно головой, но сдачу отсчитывала с невысказанным упреком. Я же чувствовал, что надо вести себя солидно, но щебетал, точно канарейка, не справляясь с восторгом. Женщина поблагодарила за покупку таким голосом, каким манекен мог бы разговаривать с манекеном. Похоже, она готова была к новым уговорам, но я изобразил бровями разводной мост и сообщил о легком способе осчастливить меня, спасти русское искусство и обеспечить лояльность постоянного покупателя при помощи одного-единственного телефонного номера. Приказчица вынула из щели между кассовым аппаратом и стеной амбарную книгу, не спеша долистала до нужной страницы. Все это время мое сердце грозило выскочить прямо на прилавок.

      Не помню, как вышел из лавки, что творилось вокруг, помню только имя, которое было написано на обрывке клетчатой бумаги рядом с номером телефона: Варвара Ярутич. Это имя было похоже на поразившую меня картину, более того, само оно и являлось картиной, наполненной родниковой тишиной и неотразимой прелестью.

      Вдруг рядом раздался гудок теплохода, и я очнулся. Оказалось, я стою на набережной у самого парапета и смотрю на реку. Пробудил меня даже не гудок, а мгновенное осознание того, что вот так взять и позвонить художнице решительно невозможно. Незнакомый мужской голос с непонятного номера: покажите, пожалуйста, ваши картины. Где покажите? В мастерскую она пригласит неизвестного? Ни за что на свете.

      Рука вспомнила, что отягчена сумкой с антикварной конфетницей и песочными часами. Как же все