Записки психиатра. История моей болезни. Виктор Хрисанфович Кандинский

быть покойным, свобода действования испытуемой ограничивается все более и более и, наконец, в вышеописанных состояниях острого душевного расстройства прекращается совершенно.

      Предварительное следствие не дает точки опоры для суждения о том, в каком именно состоянии была Губарева в ночь на 30-е августа 1881 года. Лично мною добыты некоторые, впрочем, довольно скудные и мало доказательные сведения, по моему мнению, отчасти помогающие решению этого вопроса, а именно:

      a) То обстоятельство, что Губарева, приходя в больнице в состояние маниакального возбуждения, очевидно не симулированное и потому прямо исключающее рассчитанность действования, неоднократно требовала вина, будучи сопоставлено с относящимися к тому же пункту анамнестическими сведениями, дозволяет предположить, что Губарева действительно по временам злоупотребляла спиртными напитками, из чего следует, что в ночь на 30-е августа 1881 г. она могла быть в состоянии опьянения.

      b) Хотя истинность рассказанного мне Губаревой относительно происшедшего в вечер 29-го августа и в последующую затем ночь ничем не доказана, однако нельзя не выставить на вид, что в этих сообщениях, с одной стороны, нет ничего прямо противоречащего данным предварительного следствия и что, с другой стороны, в них имеются указания, которые, при отсутствии других путей к уяснению дела, могут иметь некоторое значение. Из объяснений Губаревой видно, что вечером 29-го августа у нее была причина прийти в сильное беспокойство; действие вина, будто бы выпитого затем Губаревой, конечно, было весьма достаточно, чтобы переменить ее настроение из депрессивного в экспансивное и после привести ее (прямо или через присоединение какого-нибудь случайного момента, как, например, вид драки) в чисто маниакальное состояние, каковое, не только по словам самой Губаревой, но и по некоторым намекам, заключающимся в следственном деле (веселость Губаревой при продаже лошади, замеченная барышником Александровым; покупка шампанского; записка с «ха, ха, ха»), как будто бы продолжалось до вечера 30-го августа. Прибавлю, что объяснения Губаревой придают делу 29-го августа освещение, вполне гармонирующее с характером и с привычками обвиняемой, и что сбивчивость, отрывочность и неопределенность той части этих объяснений, которая относится лишь к резко ограниченному промежутку времени между 10 часами вечера 29-го августа (начало действия будто бы выпитого вина) и 4–5 час. утра следующего дня, наводят на мысль о частной амнезии за это время. Впрочем для решительных заключений в этом направлении нет твердой почвы.

      Таким образом, на этих страницах я почти дословно привел представленный мною, от 12-го августа 1882 г., С.-Петербургскому окружному суду письменный медицинский отчет по моей экспертизе над девицей Губаревой. Заканчивая этот отчет, я резюмировал заключение в следующих выражениях:

      I. У Губаревой мною констатировано постоянное, органически обусловленное психопатическое состояние, начавшееся с первого времени ее жизни