Записки психиатра. История моей болезни. Виктор Хрисанфович Кандинский

бы заметила, что Пахом пьян. Останавливались ли где дорогою и пили ли где Пахом и извозчик, Губарева наверное сказать не может; однако говорит: «кажется, где-то останавливались»; помнит хорошо лишь то, что она сама вплоть до места «приключения» не выходила из пролетки. Как произошло дело, хорошенько не помнит и наивно признается, что вспоминать ей об этом «неприятно». Впрочем, сообщает, что Пахом и извозчик стали ругаться между собой, что она сошла с пролетки и пошла по дороге обратно, между теми же, как ей кажется, произошла драка. Каким образом она снова очутилась в пролетке, хорошенько не знает. Пахом сказал ей, что он «отдул» извозчика и что лучше уехать. Как доехали домой, хорошенько не помнит; до наступления утра она не могла ни о чем рассуждать и находилась в таком состоянии, что ей было «все равно». Из слов испытуемой (если только она говорит правду) можно заключить, что когда они выезжали из города, то настроение ее духа было глубоко депрессивным, но дорогой, еще до Старой Деревни, стало изменяться и перешло в настроение, по ее обозначению, «торжественное». К утру, уже после того, как они вернулись, ей вдруг «стало очень весело» (экспансивное состояние). Всю эту ночь испытуемая, по ее словам, прожила совершенно «безотчетно».

      Вскоре по возвращении Губарева, если верить ее словам, пошла навестить больную «консерваторку», нашла, что ей несколько лучше, и потом, около 7 часов утра пришла на Разъезжую, а часов в 11 снова отправилась в Свечной. Увидав угнанную ими лошадь, она, Губарева, по ее словам, долго хохотала, потому что ее «вдруг стал сильно разбирать смех». Пахом разъяснил ей, что лошадь нужно продать, и тогда, сообразив свое положение, она согласилась с ним, что дело непоправимо, и что остается одно – скрывать следы. В это утро она чувствовала себя чрезвычайно весело, это обстоятельство подтверждается словами барышника Александрова, который при дознании сказал, что, продавая лошадь, Губарева была веселой. Продав лошадь на Конной, Губарева, по ее словам, отправилась на крестный ход и возвратилась в еще более экспансивном состоянии. Желая удержаться в этом настроении, она будто бы выпила коньяку, после чего, вдруг вздумав устроить для себя и для своей приятельницы, Марии Пукиревой, «маленькую пирушку», поехала за шампанским и фруктами. Перед этим, а именно от 2–3 часов дня, Губареву видела Мария Пукирева, причем Губарева, по показанию свидетельницы, «была краснее обыкновенного» и сама заявила: «как я пьяна». Далее испытуемая рассказывает так: вернувшись с покупками, она была приглашена в участок и там, растерявшись, будто бы «наговорила лишнего» и «что-то наврала на Пахома», так как ей показалось, что тот «сдуру хочет свалить все на нее одну».

      Как в воскресенье, 30-го августа, так и накануне матери Губаревой не было дома (она находилась у больной). Вернувшись домой в воскресенье около 12 часов ночи, мать с изумлением нашла на столе бутылку шампанского, фрукты и записку, написанную карандашом рукою Юлии, со словами: «бутылка шампанского, дюшес! ха, ха, ха, ха, ха, ха!..» Через