Моя навсегда. Татьяна Веденская

не было, из посуды – только тяжелые бежевые икеевские кружки из дешевой глины. Он налил «Охотничьей» в одну, с чуть отколотой ручкой, и попытался отпить так, словно это был не крепкий алкоголь, а чай. Отпил – и отшатнулся, и скривился, и открыл рот так, словно обжегся.

      – Господи, ну и гадость, – сказал он, смешно вытянув руку, словно чашка – ядовитая змея, которую он поймал и держит за голову.

      – А у меня все хорошо, – улыбнулась я и отхлебнула еще чуть-чуть. – С другой стороны, может, от твоего будет больше эффекта. Что-нибудь чувствуешь?

      – Чувствую, словно мне бензина в рот налили и подожгли, – кивнул он.

      Затем осторожно поднес кружку к лицу, склонился, понюхал, поморщился. Подождал еще, посмотрел на меня так, как смотрят перед тем, как прыгнуть в прорубь в крещенские морозы. Решился – и выпил, на этот раз резко, опрокинув кружку одним махом. Затем долго кряхтел и плевался, но дело было сделано, Ромео принял яд. Его глаза заблестели от навернувшейся влаги, он задышал глубже. Затем он кивнул и налил еще.

      Я чистила картошку и думала, что вовсе не хочу узнавать его ближе. Я вообще не собиралась встречаться с ним. С того момента, как между ними разгорелся этот огромный, ядерно-радиоактивный скандал, я надеялась, что в какой-то момент именно он выскочит из квартиры, бросив ключи на пол, и исчезнет, а Лариса – и соответственно я – останемся тут. Надежды, надежды.

      Я сделала приличный глоток и принялась нарезать картошку ломтиками.

      – Ты давно ее знаешь? – спросил он.

      Я оторвалась от картошки, удивилась или, вернее, сделала вид.

      Он фыркнул и недобро рассмеялся.

      – Опять дурочку валять? – добавил он. – Сколько лет ты ее знаешь?

      – Лет? – Я покачала головой. – Да еще года нет пока. Мы, собственно, с сентября знакомы.

      – С этого сентября? Нет, не выходит.

      – Чего у тебя не выходит?

      Я с удвоенной яростью принялась резать картошку. Не выходит у него.

      Он помолчал, затем озадаченно спросил:

      – В университете познакомились, что ли?

      Я удивилась, что он удивился. Наша с Ларисой история была вполне типичной для студенток.

      – Мне общежитие не давали, потому что я из Подмосковья, но попробовали бы они сами поездить в Москву на «Юго-Западную» из Солнечногорска, я бы посмотрела. Пара часов в одну сторону. Так что я с самого начала искала кого-то для подселения, если честно.

      – Для подселения. Подожди, я не понимаю. Что значит – искала подселение?

      – Меня однокурсница Ларисе сосватала… ну, то есть познакомила.

      – Но ведь ты же подруга Ларисы, она тебе помогает по-дружески, да? – уточнил он.

      – Помогает, да, – согласилась я. – Но до подруг нам все-таки далеко. Мы общаемся, конечно, но не так близко. То есть… она со мной общается довольно близко, но такова уж Лариса. Она больше всего на свете любит говорить о себе.

      – Все люди больше всего на свете любят говорить о самих себе, София.

      – Я не люблю говорить о себе, – возразила я.

      – Это