Вратарь и море. Мария Парр

окат», 2019

* * *

      Лето и соленое море

      Прыжок с мола

      «Бдымс!» – грохнула входная дверь, дом покачнулся, к шуму и грохоту добавились дикие крики:

      – Паразитство! С-сушки соленые!

      Я встал и, спотыкаясь, вышел из комнаты. Все мои уже маячили в коридоре, заспанные, помятые, нечесаные. Минда, старшая сестра, сумела открыть только один глаз. Папа, судя по его виду, пока не решил, вылупился он уже из одеяла или еще нет.

      – Стучали, – громко сказала Крёлле.

      – Это чего было? – спросил Магнус, мой старший брат.

      – Или природный катаклизм, или Лена Лид вернулась наконец домой, – объяснила мама.

      Оказался не катаклизм. Спустившись на первый этаж, я увидел, что в прихожей топчется Лена – мой лучший друг и соседка.

      – Привет, Трилле, – сказала она с печальным вздохом.

      – Привет. А это что?

      – Твой подарок.

      Я протер глаза.

      – Спасибо. Как называется?

      – Куча щепок и осколков. А раньше назывался бутылка с парусником внутри.

      Лена была ужасно несчастная.

      – А склеить нельзя?

      Склеить?! Да что за глупости я говорю?! Это была самая красивая вещь на свете! О склеить и речи нет!

      – Я вообще не знаю, как они его туда запихнули, Трилле. Парусник стоял внутри в полный рост и был гораздо шире горлышка.

      Мама помогла нам справиться с кораблекрушением. Она хотела сразу выбросить обломки, но я сложил их в банку от мороженого и унес в комнату. Все-таки подарок.

      Лена села с нами завтракать. Мне пришлось несколько раз оглядеть ее подробно и внимательно. Она постриглась и вплела в волосы какие-то длинные разноцветные фенечки. Загорела.

      Я чувствовал себя слишком каким был, даже шорты с тем же; пятном, что до ее отъезда. Сами мы в отпуск почти никогда не ездим. Во всяком случае, за границу. У нас хутор, хозяйство, дела. А Лене вышла везуха, она целых две недели жарилась на Крите с мамой и Исаком. И пила смузи с воткнутым в стакан («вот так, смотри!») китайским зонтиком, пока я жевал свои вечные бутерброды с паштетом. И спала под одной простыней. И купалась в теплом море. Там была сотня мелких лавочек, в них тыщи разных крутых штук, все Лене по карману. Вот вроде моей бутылки с парусником. На обед она каждый день ела картошку фри. А днем на Крите такая жара, будто прямо под боком жгут костер, как на Ивана Купалу.

      – Тебе надо самому туда съездить, Трилле!

      – Угу, – кивнул я и стал молчать дальше.

      Досадно ни разу в жизни не съездить на юг, но мне тоже было чем похвалиться. И я ждал, когда наконец Лена спросит, что новенького у нас здесь, у старого моря. Но нет. На Крите еще была моторная лодка, в которой Лена переплыла на остров, а ее мама летела за лодкой на каком-то шаре.

      – Я успела сказать, какая там жара, да?

      Я кивнул, и Лена затараторила дальше о бездомной собаке Порто, скорее всего лишайной, и о двух девочках, с которыми она там познакомилась (они трусихи и не умеют балансировать на краю), и о том, что на завтрак давали блинчиков сколько хочешь.

      В конце концов мне надоело ждать.

      – Я прыгнул с самого верха мола.

      Лена оборвала рассказ и посмотрела на меня, не веря.

      – Врешь.

      Я помотал головой.

      Моя соседка встала из-за стола. Вид ее говорил: не поверю, пока не увижу своими глазами!

      Это пожалуйста, иди любуйся.

      – Спасибо за завтрак, – прошамкал я с полным ртом и стянул свое полотенце с лестничных перил.

      В Щепки-Матильды есть пляж, у мола в подмышке. Зимой туда надувает ветром много песка, и мы строим там замки и крепости. Но когда Лена уехала в отпуск, я стал ходить с Миндой, Магнусом и их друзьями на самый край мола. Там высоко, глубоко и холодно – короче, там совсем другая жизнь.

      В прыжках с чего-нибудь Лена круче всех в Щепки-Матильды. У нее меньше дрожи в коленках, чем у всех остальных вместе взятых. (Или меньше мозгов в башке, как утверждает Магнус.) Но с мола Лена не прыгала никогда. Она плохо плавает.

      – Лену бросать в море – все равно что якорь, – говорит дед.

      Так что это чистой воды сенсация, что я могу прыгнуть, откуда Лена не может. И такая сенсация ей глубоко противна, это я сразу понял.

      И вот я стою на самом верхнем камне мола. Ранняя рань, воздух шестнадцать градусов.

      – Ты уверен, что у тебя психика выдержит? – серьезно спрашивает Лена. Она прислонилась к соседнему камню и кутается в парео с Крита и куртку.

      Я киваю. Я много раз нырял отсюда, пока Лены не было. Но всегда в прилив, в высокую воду. А сейчас как раз отлив, и расстояние до воды стало гораздо больше. И дно видно.

      Ветер раздувает купальные шорты. На миг приходит предательская мысль: Трилле, может, не надо? Но тут я вижу приникшую