Лесные призраки. Даниил Калинин

же, давай!

      Сильно рискуя, приподнимаюсь над «бруствером». Ловлю в прицел ближний расчёт. Тяну за спуск.

      Нечеловеческая боль в левой руке вновь пронзает тело. Но я снова тяну за спуск. И ещё. Очереди автоматически получаются короткими, затем длиннее; но боль притупляется. Трассы моего пулемёта наконец-то находят противника.

      …Чудовищный взрыв бьёт в левое ухо. На этот раз острая боль пронзает голову. В ушах стоит лишь противный писк.

      Щупаю место удара. На пальцах ощущается что-то липкое и горячее; на месте уха угадывается какой-то острый обрубок, прикосновение к которому лишь усиливает боль.

      Ну, вот и всё.

      Правой рукой нашариваю в кармане последнее «яйцо». Раскручиваю колпачок и дёргаю за нитку.

      Двадцать два, двадцать два.

      Бросаю гранату куда-то вперёд.

      Нашариваю правой рукой рукоять трофейного «люгера»…

      14 сентября 1944 года

      Воспоминания того дня не раз возвращались ко мне в кошмарах. Возвращались чувством полной беспомощности, наступившей к котлу боя. Обычно я старался не бередить в памяти этот день, но сейчас, рассказывая его подробности контрразведчику… Он предстал перед глазами, словно наяву.

      – Мещеряков! Что вы замолчали?

      Сам не знаю, когда перестал говорить. Даже не заметил этой остановки в рассказе.

      Левая рука рефлекторно коснулась застарелого шрама на левой щеке. Обрывка уха я стараюсь не трогать даже в забытьи.

      Поднимаю глаза на капитана. Несколько мгновений мы молча смотрим друг на друга.

      Он не выдерживает первым, отводя взгляд. Видимо, прочитал в моих глазах что-то важное для себя.

      – Воды?

      – Да, пожалуйста.

      Подождав, пока я осушу стакан (всего-то в пару глотков), особист продолжил:

      – Накрыло? Так бывает. Предложил бы покурить, так не курите же. Что было потом? Как вы уцелели?

      – Нас спасли мальчишки, а также отсутствие у немцев единого командования.

      – Поясните.

      – Дело в том, что в вермахте есть специальные лыжные части, но их не было под рукой у местной администрации. Потому к действиям против нас привлекли всех, кто более-менее сносно ходил на лыжах. Получилось два подразделения. Большее, которое насчитывало примерно человек сто немецкой пехоты, плюс не менее 70 полицаев, должно было штурмовать «боевой» лагерь. А для зачистки «бабского» выделили отделение СС и четыре десятка пехоты под общим командованием лейтенанта-эсэсовца. Они шли расстреливать не способных к сопротивлению женщин и стариков, а вместо этого получили наш удар.

      – Но ведь, с ваших слов, в бою они показали себя серьёзным соперником?

      – Безусловно. Я уже говорил про высокие боевые качества солдат СС, да и пехотинцы 41-го года были сильным противником.

      – Ну хорошо. Так что, лейтенант не сумел провести бой при трёхкратном превосходстве?

      – Двукратном. Лейтенант шёл со своими бойцами в конце колонны. Когда они попытались обойти нас, напоролись на кинжальный огонь второго отделения.