Болотный клад. Валерий Гусев

оставили велосипеды возле крыльца и пошли на задний двор. Там стоял здоровенный грузовик с березовыми дровами. Они были уже наколоты и на весь двор пахли березовым духом.

      Водитель, как водится, сидел на подножке и ничего не делал, а возле машины суетился мелкий народ под руководством строгой дамы в очках и большой шляпе, которую она все время придерживала обеими руками, потому что ее с удовольствием теребил ветерок.

      – Мэри Поппинс, – шепнул мне Алешка. – Она боится, что ее шляпу унесет юго-восточный ветер.

      – Или северо-западный, – сказал я.

      – Это наш директор, – строго сказала Танька. – Ее никогда никакой ветер никуда не унесет.

      – Танечка! – обрадованно завопила дама. – Как вовремя ты появилась! Только на тебя одну надежда! Принимай командование! Выстраивай свой птичник! – Она поправила очки и шляпу и скрылась за дверью.

      – А какой птичник? – спросил, оглядевшись, Алешка.

      – Да вон возле машины галдят.

      – Что-то не очень они на птичек похожи.

      Танька рассмеялась. И объяснила:

      – У них у всех птичьи фамилии: Галкин, Воронин, Уткин, Воробьев, Сорокин…

      – А ты Журавлева, что ли?

      – Почти. Скворцова.

      Танька живо выстроила свой птичник в цепочку, и березовые полешки полетели в сарай из рук в руки. Мы тоже не остались в стороне.

      – Нам много дров на учебный год нужно, – объяснила Танька. – В каждом классе по печке, печка в учительской, в спортзале, в музее, в буфете…

      – Сделали бы отопление, – сказал я.

      – Почти сделали. Нам выделили деньги, Ариадна Порфирьевна закупила все, что нужно – и топки всякие, и трубы, и батареи…

      – А эта Ар… Андро… Андриана… это кто?

      – Ариадна! Директор.

      – Трудное имя, – вздохнул Алешка. – Как ты его запомнила!

      – Семь лет запоминала! – засмеялась Танька и уронила полено мне на ногу. – Дольше, чем таблицу умножения.

      – И чего? – спросил Алешка. И уронил другое полено. На мою другую ногу. – Чего с вашей котельной?

      – А ничего! – Танька хмыкнула, а я успел отскочить. – Все это оборудование в одну ночь украли.

      – Кто? – Алешка от злости уронил полено себе на ноги, но даже не пикнул.

      – Откуда нам знать? Угостили сторожа сигаретой, он и уснул до утра. Участковый его сколько спрашивал: «Юра, припомни, кто тебе закурить дал?», а он одно и то же бубнит: «Темень была, не разглядел».

      – Это какой Юра? – спросил я.

      – Пеньковский. Тракторист. У него зимой работы мало, он нашу школу сторожит.

      Мы с Алешкой молча переглянулись. То-то мне показалось, что дядя Юра какой-то грустный. И задумчивый. Правда, задумчивым он был всегда. Даже в дороге. Локоть на руль положит, голову ладонью подопрет – и думает. Однажды на птицеферму что-то вез и в задумчивости поворот проскочил. Так до самого райцентра ехал… в задумчивости. Но грустным мы его ни разу не видели.

      – Перерыв, цыплята! – крикнула Танька. – Идите в буфет чай пить.

      Пока весь этот птичий двор надувался