Азъ есмь Софья. Крылья Руси. Галина Гончарова

Даже если и тигровыми, зубов у таких цветов не будет. А Марфу Софья помнила.

      Милая, нежная, очаровательная… липучка. Феде бы такую, не Алешке!

      Будь она другой, Софья дала бы брату развлечься. Покувыркались бы месяца два, потом вышла бы Марфуша замуж да и долой из столицы и из сердца. А такие прикипают, врастают, привязываются и привязывают. Если с ней так поступить, последствия могут быть самыми непредсказуемыми, вплоть до самоубийства.

      Софья еще по той жизни помнила, как влип один ее товарищ. Всякое бывает, переспали. Что ж теперь, жениться? Так эта дура работала в его компании. На заседании совета акционеров она просто подала себе кофе с мышьяком, выпила и заявила: мол, сейчас сдохнет на глазах у любимого, на его руках, чтобы помнить его глаза, чтобы он помнил… ну и прочие подобные глупости. Жаль, не знала, что мышьяк мгновенно не действует. Откачали и устроили по блату в психушку. Но опозорился товарищ на всю Россию!

      А здесь куда? В монастырь?

      И то, там-то девяностые, никому никакого дела не было до истеричной дуры, но сплетничали несколько лет напропалую. Мужик, наверное, на узел завязал, чтобы второй раз так не попасться, а тут нравы другие! Не то время, чтобы ходить и блудить!

      Уля будет переживать по-страшному, шила в мешке не утаишь. Семья трещину даст, команда распадаться начнет, репутация царя будет подорвана. И что останется?

      Проблемы, сплошные проблемы…

      Надо переговорить с Алексеем, посмотрим, что он скажет.

      Софья раздумывала, как начать этот разговор, но не пришлось – брат пришел к ней первым.

      – Соня, надо посоветоваться.

* * *

      В изложении Алексея история была почти такой же. Но… брат не знал, что ему делать. Хотелось, очень хотелось, но пока еще царь перебарывал в нем человека. И Софья оценила.

      Коснулась рукава братика, приобняла за плечи.

      – Алеша, нельзя тебе с ней. Не здесь, не сейчас, ты же понимаешь? Уля тебе никогда не простит. Не сможет… Ты столько строил свою семью, чтобы потом все потерять ради сомнительной девицы?

      Алексей весь аж вскинулся – и это был плохой признак, очень плохой.

      – Соня, ты не понимаешь. Она такая, она… настоящая.

      Соня крепко обняла брата за плечи, удерживая здесь и сейчас, чтобы не наделал глупостей.

      – Понимаю, Алешенька. Может быть, именно я и понимаю. Но – нельзя. Ты царь, своей волей ты можешь послать меня к чертям, забыть мои слова и поступить как хочешь. Можешь заткнуть меня, упрятать Улю в монастырь, можешь привести в терем эту плаксу, приказать детям принять ее как мать… можешь?

      И Алексей опустил плечи.

      – Сонь… это так гадко звучит.

      – Именно. А делать это – еще гаже получится. Уля тебе доверяет. А эта?

      – Она такая нежная, хрупкая…

      – Алешенька, ты просто влюблен. Но и дон Хуан любил нашу Любушку. И – отказался. Ради своей страны он сделал тяжкий выбор и принял свой крест. И они счастливы с Машей, насколько могут и умеют. Думаешь, с Любавой ему было бы лучше?

      Алексей покачал головой.

      – Соня, я не могу выбрать. Но и видеть ее не