Вечный Град (сборник). Татьяна Александрова

ебя высылает из города не деспот, не судья неправедный, но введшая тебя природа? Словно комедианта отзывает с подмостков занявшийся им претор. «Но я же сыграл не все пять частей. Три только». – Превосходно; значит, в твоей жизни всего три действия. Потому что свершения определяет тот, кто прежде был причиной соединения, а теперь распадения, и не в тебе причина как того, так и другого.

      Так уходи же кротко, ведь и тот, кто тебя отзывает, кроток.

Марк Аврелий, Размышления (XII, 36)[2]

      И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

Откр. 21, 1.

      I. Вечный Рим

1

      – Ну что ж, сынок? Простимся!

      Вдова Вибия ласково провела рукой по курчавым, непокорным волосам сына, а тот, несколько раздосадованный столь явной материнской лаской, мягко, но настойчиво отвел ее руку.

      – Пора, матушка, – сказал он поспешно. – Дальше уже некуда тянуть, вон, Матур машет рукой. Смотри, все на палубе и уже канаты отвязывают.

      – Марк, милый! – прекрасные темно-карие глаза Вибии наполнились слезами. – Увижу ли я тебя вновь? Ах, ладно! – Слеза покатилась по ее щеке, но тут Вибия спохватилась, что не стоит ей своими слезами омрачать сыну радость долгожданного путешествия, и, сделав глубокий вздох, быстро проговорила: – Да хранит тебя Бог!

      Марк Веттий, черноволосый и кареглазый юноша с густыми, слегка асимметричными бровями и по-детски пухлыми губами, к которому и относились эти слова, поморщился:

      – Матушка, ну опять ты за свое? Обещаю тебе, что буду стараться оправдать надежды, твои и отца, что не упущу ни одной возможности и возьму все, что может дать мне Город. Будь здорова!

      И, поклонившись матери, побежал к пристани, где корабельщики уже и правда отвязывали канаты, готовя к отплытию внушительных размеров торговое судно кельтского образца, под кожаными парусами, на котором читалось название «Фортуна». Слезы неудержимо покатились по щекам Вибии, а губы ее неотступно повторяли молитву: «Господи, сотворивший небо и землю, спаси и сохрани единственную мою надежду!»

      Вибия долго еще стояла, вглядываясь в золотистый утренний туман над серебряной рекой, и до последнего провожала глазами отплывающую «Фортуну», пока та не растаяла в этом тумане, в лучах восходящего солнца. Потом она какое-то время любовалась на привычное и знакомое место, где мощный Родан принимает в себя сонные воды медлительного Арара, на оживленно движущиеся по обеим рекам разнообразные суда и суденышки, от галльских кораблей, подобных «Фортуне», способных выдержать путешествие не только по реке, но и по морю, до увеселительных лодок под пурпурными шатрами. Умом Вибия понимала, что ее тревога чрезмерна: в самом деле, ведь не на войну, не в холодные болота дикой Германии и не в дальнюю жаркую Парфию отправляла она своего мальчика, а в Рим, столицу мира, и не к чужим людям, а чтобы жить в семье родного дяди своей матери, сенатора Тита Клодия Вибия Вара, и поехал он не один, а в сопровождении нескольких верных рабов, и не с какими-то разбойниками, а с честными торговцами, известными в городе. Но как не биться в тревоге материнскому сердцу, если семнадцатилетний сын, единственная ее надежда и утешение, впервые покинул родительский кров и отправился за тысячи миль? И Вибия все стояла, словно застывшая. Скорбной своей фигурой она чем-то напоминала Ниобу, хотя саму бы ее испугало такое сравнение: она плакала лишь о временной разлуке с сыном и, несмотря на слезы, всей душой надеялась, что проводила его в новую, счастливую жизнь.

2

      Путешествие из Лугдуна в Рим, сначала вниз по течению Родана, а далее по морю, вместе с остановками заняло пятнадцать дней. Высадившись в Остии на рассвете, по Остийской дороге Марк Веттий прибыл в Город после полудня, но блуждания по дебрям его улиц и переулков в поисках Африканской улицы на Эсквилине, где жила семья его родственника-сенатора, продлились не один час, так что только к закату он, в сопровождении четверых рабов, несших его кладь, добрался до места. Все они так устали, что засыпали на ходу, и каждый мечтал лишь об одном: вытянуться на какой-нибудь поверхности.

      Зато на следующий день Веттий проснулся от лучей восходящего солнца, сквозь окно и приоткрытую занавесь двери во внутренний дворик – перистиль – пробившихся в его спальню и красным золотом окрасивших ее стены, – и не сразу понял, где он, а потом с нахлынувшей радостью осознал: да, он действительно в Городе, в доме дяди своей матери, сенатора и консуляра Тита Клодия Вибия Вара. Сегодня ему еще предстояло знакомство со своим родственником и благодетелем и его семейством. Веттий не был по природе робок, но все же чувствовал смутное волнение. Вечером раб сказал ему, что сенатор должен сначала принять своих клиентов, а потом, как освободится, будет рад видеть у себя молодого родственника, о чем сообщит. Веттий оделся и стал ждать. Не зная, чем заняться, он некоторое время рассматривал комнату, пестрый тканый узор подушек и покрывал, коробовый потолок, роспись стен, изображавшую морских рыб и осьминогов с причудливо переплетенными щупальцами, у своего изголовья – маленький бронзовый трехногий столик (ножки его заканчивались

2

Пер. А. К. Гаврилова.