Схватка с ненавистью. Лев Корнешов

пан Макивчук и ряд других ошеломляющих исторических открытий. В частности, он пришел к выводу, что Крым является германской территорией, так как там якобы еще в XVI веке жили последние готы. И будет разумно, писал Макивчук, именовать в связи с этим Крым «Готенландом».

      За такое «открытие» единомышленники пообещали придушить Левка Макивчука в темном углу – даже им подтасовка фактов показалась подлой: Левко оптом и в розницу «торговал» украинскими территориями.

      Разделавшись с прошлым, взялся Макивчук за планировку будущего. Украина станет великим союзником национал-социалистской Германии, утверждал он, в ее движении на Восток. Она даст рейху уголь и хлеб, мясо и руду, фрукты и сталь; она примет всех, кто захочет очистить от москалей ее просторы. Надо только дать ей возможность получить «самостоятельность» и искоренить еврейско-большевистское влияние. А для этого запретить на Украине русский язык и поощрять всеми мерами пропаганду немецкого языка и арийской культуры. Рецепты были нехитрые, и все знали, где Левко Макивчук их позаимствовал.

      Словом, пан Макивчук брал свое, что называется, с ходу: нацисты не могли не оценить его «эрудицию и широту взглядов».

      И они оценили. Герр Макивчук был приглашен в ведомство Розенберга и удостоился официальной похвалы, а также материальной поддержки, дабы мог продолжать свои научные изыскания.

      Итак, книгу заметили – и Макивчук пошел в гору. Скоро о нем заговорили, как о «ведущем национальном публицисте».

      Когда Злате исполнилось восемнадцать, Левко Степанович открыл ей тайну исчезновения отца. Он сказал, что во время рейса на Украину отец Златы был схвачен советскими пограничниками. Очевидно, его сослали в лагеря – там и погиб.

      – Я б не сказал, что отец твой был прекрасным человеком, но он остался в нашей памяти мужественным борцом, – такими словами закончил свой печальный рассказ Левко Степанович.

      Жена его, Евгения, вытерла сухие глаза квитчатым рушником. На добродушном, заплывшем жиром лице ее не было видно горя. О, она б многое могла рассказать Злате о ее датусе. Если грабители с большой дороги – борцы, тогда, конечно, – вечная им память. Разве не Гуляйвитер обирал до исподнего своих же земляков, когда очутились после бегства с Украины в лагерях репатриантов? Сотник Гуляйвитер – упокой, господи, его душу! – добросердечием не отличался, жену свою и ту стегал канчуком. За что только она сохла по такому волоцюге? Злодий, одним словом, его еще до семнадцатого года из университета Святого Владимира выперли, так он в писарчуки подался, а при Центральной раде выбился в люди, стал старшиной. Но и храбрый был, этого не отнимешь. И здесь, на чужбине, семье не дал с голоду помереть, еще и Левка поддержал. А когда спрашивала Евгения, откуда у него деньги, смеялся:

      – Ветер принес, я ему брат, недаром зовут Гуляйвитром. Бери и не интересуйся, в наши дни любопытных не любят.

      Брала и не расспрашивала больше.

      Многое могла бы рассказать Злате тетка Евгения, но научилась за