Ключи от Стамбула. Олег Игнатьев

характера и противоречивость ума.

      Постоянно помня об этих качествах его натуры, Николай Павлович так умел строить беседу, так давал тот или иной совет, что оставлял у Абдул-Азиса впечатление, будто он сам до всего додумался, но, являясь человеком благородным, дал своему собеседнику возможность высказаться в полной мере по затронутой ими проблеме. Игнатьев видел, что доставляет падишаху истинное удовольствие, когда он, генерал, посланник Русского Царя, вооружает его убедительным знанием низкой стороны европейской политики, раскрывает перед ним её коварную сущность и тем самым делает его поистине неуязвимым, бесстрашным и несказанно благородным в отличие от всех тех, кто пытается бросить тень на блистательную личность владыки Османской империи, тайно возненавидев, как Всевышнего, так и его самого. Николаю Павловичу доносили, что Абдул-Азис не раз говорил великому везиру, как много полезного и неподдельно умного узнал он из бесед с русским послом, который ничуть не похож на профессора, но чьи похвальные уроки воспринимаются как поразительные лекции! Турецкий самодержец откровенно сожалел, что не имел возможности записывать их, и с жаром утверждал, что, окажись они записанными даже в наикратчайшем виде, никакие знаменитые трактаты о тайнах всемирной истории, извечно яркой и мрачной, чистой и грязной, кровавой и неуёмной в своей порочности, ни в коей мере не могли сравниться и соперничать с ними по глубине знаний.

      Прошло не так уж много времени с момента первого знакомства Игнатьева с Абдул-Азисом в год его восшествия на турецкий престол, а они уже встречались с обоюдной радостью, без принуждения, общались без обид, хотя касались острых тем, и расставались всегда дружески, с сердечной теплотой. В одну из встреч Абдул-Азис затронул очень болезненную для него тему – тему недовольства христиан, живущих в управляемой им империи, и вообще славянства.

      – Мне хотелось бы знать, господин русский посол, ваше искреннее мнение на этот счёт.

      – С удовольствием отвечу, – заверил его Николай Павлович, и, не теряя градуса высоких размышлений, заговорил с привычной для него открытостью: – Расовая особенность славян, в отличие от германцев, заключается в стремлении каждого племени, каждой отрасли того же семейства, сохранить свою самостоятельность и разновидность, не подчиняясь друг другу.

      – Но они могут объединяться для решения каких-то своих целей? – задал Абдул-Азис тревожащий его вопрос.

      – Объединиться они могут, – ответил Игнатьев, которому вполне была понятна озабоченность султана: критские греки снова взялись за оружие, требуя поддержки от болгар и сербов. – Но очень медленным путём, при соблюдении ряда условий.

      – Каковы эти условия? – спросил султан как человек, имеющий законные права казнить и миловать любого в своём царстве.

      – К самому важному ряду условий, способствующих тесному слиянию славян, я бы отнёс прежде всего язык и унаследованную ими православную веру, но подчёркиваю, – сказал Николай Павлович, –