.

которые проводит в бухарской библиотеке. В одной из своих кытьа (истории в стихах – А.И.) он пишет:

      Душа не ест, душа не пьет

      И только мудростью живет.

      Спеши туда, где свитки книг,

      Где древней истины родник.

      Душа – лампада, масло – мысль,

      Природа – сочетанье числ.

      Все остальное – пыль времен,

      Погасших душ кошмарный сон.

      Абу Али не ведал сна,

      Его спасал кувшин вина.

      Горит вино не хуже масла,

      Когда душа любви полна.

(Пер. Ибн Ильяса)

      Все поразительно в этой истории – и стремленье к познанию, и понимание реальности как суммы числ (несомненное влияние Пифагора), и признание того, что вино и любовь лучшее средство для постигающего Истину.

      Как писал в своем «Жизнеописании» Авиценна: «К вечеру я возвращался домой, ставил перед собой светильник и занимался чтением и писанием. А когда одолевал меня сон или я ощущал слабость, то я выпивал кубок вина, дабы вернулась ко мне моя сила. Затем я вновь приступал к чтению. Когда же мною овладевала дремота, то мне воочию снились эти вопросы и сущность многих из них прояснялась во сне»¹¹.

      Удивительно! Авиценна постигал мир знаний так, словно не было вокруг религиозных запретов и беснующихся фанатиков. Авиценна никогда не был атеистом, которым его многие хотят представить (одни – как отступника-еретика, другие – как одного из немногих материалистов Средневековья). Он обращался к Богу постоянно и это входило в процесс познания, который он выстраивал как диалог с небесами. «Всякий раз, – писал он, – когда я терялся [в решении] какой-либо проблемы или не мог определить средний термин в силлогизме, я ходил в мечеть и, совершая молитву, взывал к творцу всего, пока он не открывал мне скрытого и не облегчал трудного».

      В мире Авиценны все было ликом Всевышнего, все было живым, готовым к диалогу с молодым ученым:

      Куда ни кинешь взгляд – кругом Аллаха лик.

      Он, как дождинка, мал, как Млечный Путь – велик.

      Он в элементах звезд, в стихиях бытия,

      Он говорит с тобой словами вечных книг.

(Пер. Ибн Ильяса)

      Однако его обращение к Богу настолько индивидуально, настолько метарелигиозно (надрелигиозно), что складывается ощущение, что он, подобно Галену, видел в Создателе Мастера – того, кто трудится, создавая мир идей и вещей как некую конструкцию, которая должна воспроизводить Его творения, по мере сил дополняя Его замысел. Так он понимал Бога, так он понимал Коран. В одном из своих рубаи Авиценна писал:

      Неверный я для тех, кто, словно попугаи,

      Коран читают, смысл не понимая.

      Один Абу Али для Истины открыт.

      Где правоверные, вы спросите? – Не знаю.

(Пер. Ибн Ильяса)

      Вот она цена познания, цена его веры в Мастера – одиночество в мире одной из самых ярких эпох в истории. Недаром он вспоминал в одной из своих кытьа