Венедикт Ерофеев: посторонний. Олег Лекманов

[309]. «У Вади Тихонова первый глоток водки немедленно выливался через нос в стакан, – пишет Андрей Архипов. – Этот “любимый первенец” – довольно важная фигура для понимания Ерофеева. Он устраивал балаган вокруг или около Ерофеева, говорил от лица благосклонно помалкивавшего Ерофеева, задирался, шутил как будто бы вместо него, и часто довольно забавно». «По-моему, Тихонов только среднюю школу закончил, – вспоминает Ольга Седакова. – Он был как бы сниженной тенью Венечки, вроде шута при короле у Шекспира. Но он тоже был совсем не простой человек! Работал он всегда в самых “негодных” местах: сторожил кладбище, работал истопником в психбольнице… И вот однажды он мне звонит с одной такой работы и говорит: “Прочитал Джойса, «Портрет художника в юности». Вот белиберда! (я смягчаю его отзыв) Совсем писать не умеет, балбес. Лучше бы «Детство» Толстого прочитал”»[310].

      Вот как свиту Ерофеева характеризует Ольга Савенкова (Азарх), познакомившаяся с Венедиктом и его друзьями уже в 1970-х годах: «Очень длинный, в рыжем клетчатом пиджаке, с черной бородой, горящим взором, Игорь Авдиев был ярким персонажем. Он был умным, талантливым и очень необычным человеком, недаром в “Петушках” ему поручено озвучить столько парадоксов. Игорь с душой пел русские народные песни: “Среди долины ровныя”, “Лучина”, “Вдоль да по речке”. Андрей Петяев прекрасно пел Окуджаву, я потом уже не могла воспринимать оригинальное исполнение, так хорошо Андрей пел. Боря Сорокин всегда был религиозен. Над ним безобидно подтрунивали, но он был тверд. Когда было совсем голодно, из его кармана волшебным образом появлялся мятый кулек: “Ольга, будем пить чай с прениками”. Уютно жить, зная, что есть человек, у которого в кармане – “преники”. Боря был и, надеюсь, остался поэтом. Самый, пожалуй, светлый человек в моей жизни. Вадя Тихонов был мелкий бес. Язвительный, остроумный, но очень жуликоватый. Его постоянно отовсюду выгоняли, но он был такой обаятельный, что его тут же принимали обратно. А Веня, несомненно, был гением и мог стать кем угодно, но всему мешало “неутешное горе”, эта постоянная душевная боль. Я очень благодарна этой компании. Потому что даже Вадя Тихонов открывал нам такие горизонты, о которых мы, конечно, не слышали тогда. А когда говорили Игорь или Веня, я просто тихо сидела в уголке и слушала».

      Ерофеевские блокноты са́мого начала 1960-х годов пестрят цитатами не только из Библии и Ильи Ильича Мечникова, но и из Ницше, а также из Достоевского. «Я постоянно считал себя умнее всех, которые меня окружают, и иногда, поверите ли, даже этого совестился», – сочувственно выписывает Венедикт признание парадоксалиста из «Записок из подполья»[311]. Как о заветном для их владимирской компании авторе вспоминал о Достоевском Вадим Тихонов[312]. «В нем была достоевщина, – констатировал Владимир Муравьев. – У каждого человека есть подполье в душе, чтобы было что преодолевать. И Веничка играл с темными силами, которые выходят из подполья души. Людям, которые подходили к нему на очень близкое расстояние, было нелегко»

310

Седакова О. Венедикт Ерофеев – человек страстей. Характерную историю о Тихонове времен его работы на московском Новодевичьем кладбище вспоминает Ольга Савенкова (Азарх): «Много-много лет тому назад мой друг Вадя Тихонов, будучи сам родом из Владимира, не мог никак устроиться на работу в Москве. Он попросил меня взять у себя на работе справку о совместительстве. Была тогда такая практика. Я взяла, но дело не в этом. Справка была мне выдана для работы по совместительству могильщиком на Новодевичьем кладбище. Работал, естественно, Вадя. А когда я уезжала в Крым, Вадя принес мне на вокзал огромный букет цветов, стыдливо лепеча: “Не думай, не с могилок”. Да кто ж ему поверил».

311

Ерофеев В. Записные книжки 1960-х годов. С. 33.

312

Вадим Тихонов: «Я – отблеск Венедикта Ерофеева».