Венедикт Ерофеев: посторонний. Олег Лекманов

семейных условий” убили в нем “примерность”, и к началу второго семестра выкинули нам его с явными признаками начавшейся дегенерации.

      Весь февраль Ерофеев спал и во сне намечал незавидные перспективы своего прогрессирования.

      С первых же чисел марта предприимчивому от природы Ерофееву явно наскучило бесплодное “намечание перспектив”, и он предпочел приступить к действию.

      В середине марта Ерофеев тихо запил.

      В конце марта не менее тихо закурил.

      Святой апрель Ерофеев встречал тем же ладаном и той же святой водой – правда, уже в увеличенных пропорциях.

      В апреле же Ерофеев подумал, что неплохо было бы “отдать должное природе”. Неуместное “отдание” ввергло его в пучину тоски и увеличило угол наклонной плоскости, по которой ему суждено бесшумно скатываться.

      В апреле арестовали брата.

      В апреле смертельно заболел отец.

      Майская жара несколько разморила Ерофеева, и он подумал, что неплохо было бы найти веревку, способную удержать 60 кг мяса.

      Майская же жара окутала его благословенной ленью и отбила всякую охоту к поискам каких бы то ни было веревок, одновременно несколько задержав его на вышеупомянутой плоскости.

      В июне Ерофееву показалось слишком постыдным для гения поддаваться действию летней жары, к тому же внешние и внутренние события служили своеобразным вентилятором.

      В начале июня брат был осужден на 7 лет.

      В середине июня умер отец.

      И, вероятно, случилось еще что-то в высшей степени неприятное.

      С середины июня вплоть до отъезда на летние каникулы Ерофеев катился вниз уже вертикально, выпуская дым, жонглируя четвертинками и проваливая сессию, пока не очутился в июле на освежающем лоне милых его сердцу Хибинских гор.

      Июльские и августовские действия Ерофеева протекли на вышеупомянутом лоне вне поля зрения комментатора.

      В сентябре Ерофеев вторгся в пределы столицы и, осыпая проклятиями вселенную, лег в постель.

      В продолжение сентября Ерофеев лежал в постели почти без движения, обливая грязью членов своей группы и упиваясь глубиной своего падения.

      В октябре падение уже не казалось ему таким глубоким, потому что ниже своей постели он физически не смог упасть.

      В октябре Ерофеев стал вести себя чрезвычайно подозрительно и с похвальным хладнокровием ожидал отчисления из колыбели своей дегенерации.

      К концу октября, похоронив брата, он даже привстал с постели и бешено заходил по улицам, ища ночью под заборами дух вселенной.

      Ноябрьский холод несколько охладил его пыл и заставил его вновь растянуться на теплой постели в обнимку с мечтами о сумасшествии.

      Весь ход ноябрьских событий показал с наглядной убедительностью, что мечты Ерофеева никогда не бывают бесплодными»[195].

      Все же абсолютно доверять этому фрагменту не сто́ит, реальные факты биографии Ерофеева соседствуют в нем с вымышленными. В частности,

195

Ерофеев В. Записки психопата // Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. С. 16–17.