Панк-Рок: устная история. Джон Робб

голос. До этого ты должен был получить университетское образование или изучать философию, чтобы иметь собственное мнение, а у меня всегда были собственные суждения по разным вопросам, но меня постоянно затыкали. Леннон помог мне понять, что мое собственное мнение было так же ценно, как и чье-либо другое.

      Стив Диггл (Buzzcocks: гитара):

      У нас было полно пластинок: «Wooden heart» Элвиса, много Чарли Дрейка и Бернарда Гриббинса![5] Я вырос вместе с Beatles, Stones, ранними Who и Бобом Диланом. Была у меня знакомая девчонка, жившая через дорогу, и у нее был первый альбом Дилана, у моего приятеля был первый альбом Beatles, и это были первые реальные пластинки, которые я услышал. Через пару домов от меня жил мой кузен, который был тедди-боем, и он слушал Литтл Ричарда и Элвиса – настоящий хороший рок-н-ролл. Когда мне было четырнадцать, я стал слушать Velvet Underground – психоделические вещи.

      Я был немного модом. Помню, ходил на Бель Вью в Манчестере и видел людей с надписями «The Who» на куртках. Это было в 1965-м. Это казалось удивительным, и мне всегда хотелось иметь скутер. Тауншенд разбивал гитары, а Stones и Beatles говорили тебе такие вещи, которые не услышишь от папы с мамой – такая субкультура была тогда.

      Мне казалось, что быть в группе, это слишком сложно. Мне нравилось состоять в уличных бандах и влипать в неприятности в районах типа Расхолма и Брэдфорда в Манчестере, а потом в Ардуике, и это казалось мне настоящим. Помню, как шел по улице в кожаной куртке, и люди кричали мне вслед всякое. Если ты странно одевался на тех улицах в те дни, то можно было нарваться на неприятности. Такие вещи закаляют. Что-то вроде Coronation Street: очень по-северному, где ты всех соседей знаешь и влетаешь в неприятности, разбивая стекла в окнах, – все это заставило меня по-другому отнестись к политике, собственному окружению и разочарованиям в жизни.

      Чарли Харпер:

      Когда я вернулся домой в Лондон из Парижа, как раз начались шестидесятые. Я ходил в клубы, и как раз Rolling Stones становились все более популярными. Я в них влюбился и стал следовать за ними повсюду – меня прозвали Чарли Стоунз. Мне довелось познакомиться с Брайаном Джонсом; ему понравились мои обувь и одежда. Я выглядел вроде как битник. У меня были такие зеленые сандалии, которые я покрасил краской для обуви, и они его прикололи.

      Stones играли в клубе Кена Кольера, 51 Club. У них каждую неделю был вечер r'n'b, кажется по пятницам. По воскресеньям они играли в Richmond Railway Hotel, потом они играли по молодежным клубам по всему Лондону. Я ходил на них, когда мог – достаточно часто, раза три в неделю. Когда они прорвались на вершину, я видел их в Tooting Granada, в кинотеатре. Я и мой приятель купили билеты на передние сидения. Они вышли, а три четверти аудитории были молодые вопящие девчонки, и все вскочили, танцуя на месте. Эти девчонки настолько сходили с ума, что кувыркались через сидения, и мой приятель застрял между ними и сломал ногу.

      После Stones я подсел на Pretty Things. Все эти клубы имели, по крайней мере, одну группу-резидента, вроде Джона Майалла в Marquee – тот клуб был все еще ориентирован на джаз. Никогда не забуду свой поход в 100 Club, когда там выступали в рамках тура

5

Чарли Дрейк и Бернард Гриббинс были хорошо известны в пятидесятые и шестидесятые благодаря новизне таких пластинок, как «My Boomerang Won't Come Back» (Дрейк) и «Right Said Fred» (Гриббинс).