Кресение. Александр Шевцов (Андреев)

культуре было утеряно очень много чудесного, что позволяло видеть человека совсем иным. Гораздо важнее уже прозвучавшая мысль: гудошничанье всего лишь позволяет передать образ из одного сознания в другое с помощью тела, которое звучит. Звуча, оно воплощает образы в другие тела. И это совсем иной способ передачи образов по сравнению с теми, которые мы сейчас иностранно называем информационным обменом.

      Это образы другого порядка. Впрочем, если одна мембрана в трубке телефона может передавать звук на другую мембрану и при этом сохранять образ, воплощенный в звуке, принципиально ничего невозможного в передаче образа от тела к телу с помощью гудошничанья нет. Только образы эти передаются более объемными – они не только звуковые, но и двигательные. Иными словами, этот способ передачи позволяет воплощать гораздо более глубокие образы, чем пока способна делать техника.

      Но и это не столь важно. Важнее то, что если мы можем передать образ из одного тела в другое, то нам ничто не мешает и прочитать своим телом то, что скрыто в теле другого, и просто воплотить любые образы, которые хранятся в наших телах. И если эти образы являются помехами, то мы вполне можем выпустить их из себя, переведя в движения. Например, почесавшись, или вздрогнув…

      Но о выпускании образов из себя чуть позже. Пока о песни имени, чтобы нас ничто не отвлекало от главного.

      Мне рассказывали о таком упражнении из Любжи, то есть из народной Науки Любви: когда милые ссорятся, кто-то должен захотеть помириться первым. Но гордость не дает. Чаще всего, первой приходилось мириться женщине. Женская доля труднее – мужик мог уйти гулять, а баба обязана сидеть дома. Таков обычай.

      Поэтому для того, чтобы вернуть любовь, женщины прибегали к помощи колдуний, которые варили им любовные снадобья, делали заговоры на их мужей и учили множеству хитростей. И вот одна старая повитуха говорила мне, что лучшим способом очаровать собственного мужа, когда он сердит на тебя, была песня имени. Если ты это умеешь, то никакая другая любжа не нужна. А делается все просто.

      Ты все такая же гордая и ни за что не идешь ни на какие уступки, и мириться вовсе не собираешься. Просто ты возишься со своими домашними делами и напеваешь про себя его имя. Напеваешь негромко, но так, чтобы он его все-таки чуть-чуть слышал. И напеваешь, и напеваешь, и выводишь на разные лады: Петя… Петя… Петечка…

      – Ну, с мужиками, – рассказывала она, – начинает твориться невообразимое. Сначала он прислушивается. Морщит брови, ворочает ушами, – никак поверить не может, что она поет его имя. Потом начинает пересаживаться поближе. Тут, конечно, надо отойти. Либо петь потише. Тогда он не выдерживает, и начинает сначала ходить рядом. Ты замолкаешь. Тогда он принимается покрикивать: Чего ты там сказала?! А ты ему с невинным видом: Ничего! Совсем ничего. И вообще, ты же, кажется, со мной не разговариваешь?.

      Кончается это все тем, чем и должна кончаться любжа.

      Песня имени, обращенная к человеку, то есть песня имени другого человека – это не просто слова. Это