Заставь меня влюбиться. Лена Сокол

от осознания произошедшего вот-вот сменится настоящей истерикой, я перевела взгляд на парня.

      Эта сволочь тихо хохотала, прикрыв глаза. Дрожал всем телом, силясь не заржать в голос и осыпая пеплом недокуренной сигареты собственные джинсы. В моей голове пронеслось все: сигнальная лента, оборванная и болтающаяся на дереве, запах краски, донесшийся откуда-то поблизости, и это лицо напротив: растерянно-наивное. И слова: да сядь ты.

      Покрываясь пунцовыми пятнами от злости, я произнесла:

      – П-покрашено, что ли?

      – Ага. – Он швырнул окурок в урну и согнулся напополам от смеха.

      – Зачем? – Попыталась привстать, наблюдая, как отлипают светлые ворсинки пальто, насквозь пропитанные краской. Все. Эту вещь было уже не спасти. Меня почти затрясло от злости. – На хрена ты мне сказал сесть, если знал, что она покрашена?!

      Парень окинул меня оценивающим взглядом, оторвал от скамейки спину с ужасающим звуком, какой можно слышать разве что на депиляции, и улыбнулся во все тридцать два ровных зуба. Вот же наглец! Этот козел знал, что сидит на краске, что его кожанку и джинсы уже не спасти, и предложил мне сесть тоже! Просто урод! Засранец!

      – Знал, конечно, – кивнул он, сдерживая смех. – А что мне здесь, одному сидеть, как дебилу?

      И заржал.

      – А ты и есть дебил! Нет, даже хуже! Дегенерат, блин, недоделанный!

      Я так растерялась, что не знала, то ли вскочить, то ли остаться сидеть приклеенной своим новым пальто к чертовой скамейке. Или разрыдаться, как маленькой. Потому что слезы отчаяния уже подкатили, прозрачной пеленой накрывая зрачки. В горле встал ком, лишавший меня дара речи.

      – Эй, не обзывайся. – Он нагнулся, заглядывая мне в лицо. Заметил дрожащую влагу в уголках глаз, нахмурился. От улыбки не осталось и следа. – Это некультурно.

      Сказал растерянно, смущенно, видимо, понимая, что я готова вот-вот расплакаться.

      – К-культурно? – Сглотнула, пытаясь подобрать слова. – Да что ты знаешь о культуре, чертов обдолбыш?!

      Его глаза удивленно распахнулись. Но мне уже было все равно. Опоздала на зачет, к которому усердно готовилась, не повидалась со Стасом, испортила новое пальто, на которое так долго копила! Что еще может быть хуже?! Поэтому мне совершенно было наплевать, задену ли я его чувства, обзываясь.

      Вскочила, буквально вынырнув из рукавов пальто, и принялась отклеивать его от скамейки. Медленно и осторожно. Сопровождая сие действо смачными ругательствами, качеству и количеству которых позавидовали бы все работники сапожных мастерских вместе взятые.

      – Все, я понял. Понял. – Он вдруг встал, нависнув надо мной черной тенью, и зачем-то вытянул руки. – Не нужно было так шутить. Дай помогу, не ругайся, а то у меня кровь из ушей сейчас потечет.

      – Убрал свои грабли, живо! – отмахнулась я, чувствуя, как предательски трясется нижняя губа.

      – Послушай, ну. Я уже понял, что поступил подло. – Парень совершенно не интересовался тем, как поживает его собственная одежда. Суетливо крутился вокруг