Кордицепс. сергей михайлович жолудь

что для писателя еще хуже. Главное, он не чувствовал себя Тесеем. Груз всех внутренних пороков, желаний и убеждений упирался рогами в спину, а зловонное дыхание обжигало затылок. Вдруг раздался спасительный телефонный звонок. Впервые он проникся почти любовным трепетом к этому нелюбимому устройству. И хотя зеленый андроид, конечно, не мог покорить его сердце, все же, он задумался о покупке телевизора в свою пустую комнату, только обязательно с доступом к сети. Впрочем, зачем ему такой доступ…

      Телефон все также звонил, напоминая о своем присутствии. Писатель поднял трубку. Знакомый женский голос продиктовал адрес и время встречи. Хорошо иметь своего редактора, хуже, когда он имеет тебя.

      С Катей они были знакомы еще с университета. Уже тогда она выделялась своим упорством, медленно, но верно перерастающим в наглость, а для девушки это даже важнее красоты. Потому парней у нее было много, друзей – еще больше, а врагов – не счесть. Вклиниться в эти ряды за годы учебы он так и не смог. Хотя сам считал, что их связывали хорошие тесные отношения: на выпускной фотографии он стоял позади нее, а постороннему такое место не доверишь. Да, и сам писатель в университете держался обособленно, находя отдушину лишь в своих замудренных текстах, которые строчил на обрывках страниц конспектов таким мелким почерком, что разобраться в содержании, порой, даже самому было накладно. Зато получались удивительные шпаргалки, которые пользовались необыкновенным спросом до третьего курса. После третьего курса на смену им пришел миниатюрный наушник, и друзей у писателя не стало вовсе. Наверное, именно тогда он и обиделся на значительную часть нового цифрового мира. Казалось, чем больше экранов, направленных на тебя, тем сложнее остановить внимание хотя бы на одном, не говоря уже о том, чтобы понять смысл происходящего на остальных. Но писатель не любил грустить. Даже в самые унылые дни он находил в себе силы придумать избитое, но обнадеживающее выражение этой унылости. И случалось, доходя до своего среднего значения, такая унылость приобретала воодушевляющий характер. Иными словами, ему удавалось заставить себя вставать с кровати. Заставить себя работать было гораздо сложнее. Тем не менее, периодически он писал. Небольшие рассказы. Порой смешные, порой грустные, как представлялось самому, очень талантливые, а главное, искренние. И однажды он дописался до такого момента, когда просто сложить в стол рукопись не получилось. Не из-за отсутствия в столе места, а из не желания самой рукописи пылиться в узком темном месте в стопке с какими-то бездарями, когда она может зажить совершенно иной прекрасной жизнью на книжных страницах книжной серии книжных рассказов. Желание рукописи превратиться в типографский текст выше желания писателя сжечь ее. Будучи подневольным, он отправил рассказ в известный литературный журнал. Чтобы уподобится многим хорошим писателям, он сделал это без особых надежд на публикацию. Убеждал себя в пустоте и недостойности даже мыслей о признании и славе, а, между тем, что-то внутри скребло. Тихо-тихо, но очень назойливо. Со временем он стал донимать себя вопросами: почему нет вестей из редакции? почему так долго? дошло ли письмо?.. Затем стал донимать ответами: просто, он – бездарь; просто, у рассказа не тот формат; просто, уже давно никто ничего не читает, а вся его затея – просто, глупость. Все очень просто, а сложности мы придумываем сами.

      И, все же, спустя несколько месяцев с ним связались. Не очень приятный голос сообщил приятные вести о предстоящей публикации. Писатель был неимоверно рад, хотя и не подавал вида, делая себе замечания о справедливости и неизбежности такого обстоятельства. Спустя еще некоторое время его действительно опубликовали. Купив в ближайшем киоске свежий номер, он, боясь заглянуть в него на улице, помчался домой. Интимность момента едва не заставила зажечь свечи. Хотя, воображение их уже давно зажгло. Что может быть лучше первой публикации? Первый секс, первая зарплата, покупка первого автомобиля, уйма вещей… но только не для писателя. И ему самому нравилась эта наивность. Было в ней что-то девственное, чистое. Бурные, неудержимые фантазии о предстоящей успешной творческой карьере казались сродни детским мечтам о покорении космоса, удивительных далеких путешествиях, а потому не были противны, даже, очень наоборот.

      Сказка продолжалась. Через неделю все тот же противный голос пригласил его на встречу. Не в редакцию, в ресторан. Он был редким гостем подобных заведений, а о подобной встрече и мечтать не мог. Но жизнь сумасбродная дама и порой выкидывает странные номера. В такие моменты она по-настоящему прекрасна, как прекрасен факт признания, одобрения, восхищения, благодарности и любви – всего того, чего так жаждала голодная душа писателя, одновременно превознося и унижая себя за это. И ее стали кормить. В ресторан вместе с представителем редакции пришел еще один мужчина. Небритый, неопрятный и неразговорчивый. Но, как оказалось, известный режиссер, что оправдывало все эти недостатки. Вышло так, что он, как всегда это происходит, совершенно случайно наткнулся в журнале на рассказ неизвестного автора. И то ли наткнулся он на него уж очень болезненно, то ли затянувшееся похмелье пробудило творческий интерес, который в течение очередной пьяной бурной ночи перерос в идею. Идея – в сценарий. Сценарий – в фильм. Хотя до этого еще было далеко. Пока был только писатель, режиссер и бутылка мерзкой