Тайнопись видений. Диана Ибрагимова

а оно на тебе потом еще и попрыгает весело.

      Генхард где только не ночевал. В самых скверных сараях, гулких подвалах, проклятых домах и на чердаках, где вроде как водились призраки. Он, конечно, не дурень просто так туда лезть, но уличный закон гласил: плюнь на слухи или от холода околеешь на морозе.

      Пьяница рассмеялся.

      – А ты болван еще тот. Думаешь, я шутки шучу?

      – А разве нет? Сказал бы сразу, что чумные там жили. С тех пор уж точно выветрилась зараза.

      – Я тебе как есть выдал. А хочешь полоумным стать, так катись к своему Фимону. Вон на той улице живет. В хате с зеленым забором.

      С полусонным горшечником Генхард торговался до ругани. Этот жадный хрыч сначала послал его в шею, говоря, что на доме проклятье, но Генхард не унимался. Тогда мужик потребовал за развалюху такие деньжищи, хоть стой, хоть падай. Еще и с уговором: если призрак их оттуда выгонит, плату все равно не отдаст. Почуял наживу, старый пень. В итоге договорились на сребреник два раза в трид. Дороговато за рухлядь, но уж и так сойдет. Порченым все равно жилье нужно было отдельное – меньше опаски, что выдадут себя. В россказни про ведьму Генхард не верил и остальным про это говорить не собирался. Они сами кого хочешь напугают своими рожами.

      На оставшийся медяк получилось купить три булки свежего, душистого хлеба. Генхард сунул их за пазуху необъятной куртки и нес так всю дорогу, чтобы не остыли, заодно и грелся. Он чувствовал себя настоящим соахийским властием. Столько дел переделал, и все для других! Ну не герой ли?

      Генхард вдруг замедлил шаг и нахмурился от пришедшей в голову мыслишки.

      – А чего это я так тороплюсь? А я же… Я же теперь свободный! Куценожкино проклятье не работает! Я и тащить все подряд могу! И чего хочешь могу!

      Тут он страшно пожалел, что отдал горшечнику сребреник: возврата уже не сделать.

      – И чего я, правда? Умный вроде, а сплоховал на всю окраинную!

      Генхард нашел уголок почище на крыльце одного из домов, достал хлеб и с вожделением сглотнул, глядя на золотистую поджаристую корочку.

      – Еще не хватало мне с ними жить! Дурак я, что ли? Да я эдак помру за три дня!

      Он уже хотел оторвать от булки румяный бок, но убрал руку и недовольно засопел.

      – Стало быть, не герой я тогда? Ну и плевать! Для кого я герой? Для этой пигалицы с косичками? Велика важность! Она даже про соахийцев не знает!

      Он собрался с духом и снова потянулся к теплой, ароматной сдобе. Грязные пальцы в заусенцах почти коснулись обсыпанной тмином верхушки, но замерли во второй раз.

      Генхард боролся со странным чувством, которое никогда прежде у него не возникало.

      На козырек крыши села ворона и с интересом посмотрела на страдания паренька.

      – Чего ты пялишься? – рассердился тот. – Я тут важную штуку решаю! Идти мне к ним или нет?

      «Кар!» – с готовностью ответила ворона и принялась чистить перья.

      – Так я тебя и понял, чучело ты невысушенное!

      Генхард обреченно вздохнул, сунул булку за пазуху.

      – А и чего я буду опять ничейный? А они-то меня любить будут.