Преступное венчание. Елена Арсеньева

соединила их руки. – Благословляю вас, милые дети мои!

      Алексей встрепенулся и сделал попытку отдернуть руку, но у Неонилы Федоровны были железные пальцы.

      «Да что это вы? – хотел воскликнуть он. – Я ведь вовсе не о том!»

      Но следующие слова Неонилы Федоровны крепко заткнули ему рот:

      – А что до ваших долговых расписок, Алексей Михайлович, – ласково говорила Елагина, – то, будьте благонадежны, батюшка ваш о них и не узнает!

      Матушка Пресвятая Богородица… Да как же он забыл о расписках-то! Там же немыслимые суммы!

      Алексей пошатнулся, зажмурился. А медоточивый голос Неонилы Федоровны так и вливался в уши:

      – И о драке вашей с господином Таубертом… и об том, что вы кабак в Канавине подпалили (числилась за Алексеем, меж прочих, и сия шалость, числилась!), и что жида-ростовщика в исподнем по снегу катали, грозясь силком окрестить, коли долга господину Митяеву, другу вашему, не спишет… Обо всем смолчу, все от его сиятельства сокроем, а должок ваш зачтем как часть Лисонькина приданого…

      Алексей открыл глаза.

      Перепуганное лицо Лисоньки маячило пред ним. И ощущение чего-то родного, теплого прихлынуло к сердцу Алексея при взгляде на это милое, залитое слезами лицо. Лениво скользнула мысль: «Пусть будет, как будет».

      Он поднялся, снова взял Лисоньку за руку и со всею возможною твердостью произнес:

      – Елизавета Васильевна, умоляю вас составить мое счастье. Будьте моею женою.

      И перевел дух с облегчением.

      Наутро после бессонной ночи заплаканная Лисонька все рассказала Тауберту. Барон вынес удар, не дрогнув, и быстрый, расчетливый немецкий ум тотчас нашел единственно возможное спасение: бегство.

      Он давно уже подал прошение об отставке, и разрешение из столицы могло появиться уже скоро – через месяц, самое большее два, три. А там сразу – тайное венчание и скорый путь в Ригу, где старый барон и его супруга будут счастливы принять сына с молодою женою. А его скромного состояния вполне достанет для них двоих, уверял пылкий Тауберт.

      Лисоньке же предстояло елико возможно оттягивать венчание с Измайловым.

* * *

      Время летело: весна миновала, близилось к концу лето. Утренние свидания Лисоньки с бароном сделались небезопасны из-за ранних рассветов, и они встречались теперь в полночь, едва не до вторых петухов застаиваясь у колодца, свою судьбу обсуждая. И вот после одного из таких свиданий Лисонька скользнула в заботливо приотворенную для нее черную дверь, прокралась наверх, в светелку, и бросилась на постель рядом с сестрою.

      – Ну? – спросила та, приподнимаясь на локте. Луна заливала каморку, и в этом холодном свете Лизонька видела пылающие сестрины щеки и лихорадочно блестящие глаза. – Ну, что? Говори же!

      – Все решено. Отставка ему дозволена, – выпалила Лисонька. – Завтра же сговорится с попом. Через два дня ночью меня увезет. Надо надеяться, тетушка лишь поутру хватится. Авось не найдет!

      – Тетушка-то? – Лизонька покачала головой. –