Перст указующий. Йен Пирс

себя руками, словно пытаясь согреться.

      – Мне жаль, что я ничего тебе не принес, – сказал я. – Знай я, то захватил бы еды и пару одеял.

      – Вы очень добры, – сказала она. – А о еде не тревожьтесь: у университета есть деньги на благотворительность, и миссис Вуд, моя хозяйка, по доброте сердца обещала посылать мне еду каждый день. А вот от теплой одежды я бы не отказалась. Как моя матушка?

      Я почесал в затылке.

      – Вот главная причина, почему я пришел. Она попросила меня передать, что ты не должна тревожиться из-за нее. И могу лишь добавить к этому мои собственные настояния. Твоя тревога пользы ей не приносит и может причинить ей вред.

      Она пристально посмотрела на меня, противопоставляя моим словам озабоченность на моем лице.

      – Значит, ей худо, – сказала она резко. – Скажите мне правду, доктор.

      – Да, – откровенно ответил я, – ей хуже, чем я ожидал. Я беспокоюсь за нее.

      К моему ужасу, она снова спрятала лицо в ладонях, и я увидел, как содрогаются ее плечи, услышал ее горькие рыдания.

      – Ну-ну, – сказал я, – все не так плохо. Небольшое ухудшение, и только. Она жива, и по-прежнему мы с Лоуэром, а теперь еще и доктор Локк прилагаем все усилия, чтобы ей полегчало. Ты не должна впадать в отчаяние. Это ведь упрек тем, кто так старается ради нее.

      В конце концов она уступила таким моим уговорам, подняла на меня глаза, покрасневшие от слез, и утерла нос обратной стороной ладони.

      – Я пришел тебя успокоить, – сказал я, – а не расстраивать еще больше. Ты должна думать о себе, о суде: этого вполне достаточно, чтобы занять твои мысли. Предоставь свою мать нам. И в нынешних обстоятельствах ты же все равно ничего для нее сделать не можешь.

      – А после?

      – После чего?

      – После того, как меня повесят?

      – Ну-ну, это называется забегать вперед! – вскричал я с беззаботностью, которой не чувствовал. – На шею тебе петлю еще не накинули!

      Я не стал говорить ей, что виселица еще не самое страшное, чего ей следует бояться.

      – Все уже решено, – сказала она тихо, – так мне сказал мировой судья, когда призвал меня покаяться. Присяжные не могут не признать меня виновной, а судья не может не повесить меня. Кто поверит такой, как я, если у меня нет способа доказать мою невиновность? И что тогда станет с моей матерью? Как она будет жить? Кто будет за ней ухаживать? У нас нет родных, нет никаких средств к существованию.

      – Когда здоровье вернется к ней, – сказал я упрямо, – она, конечно, подыщет что-нибудь.

      – Жена фанатика и мать убийцы? Кто даст ей работу? И вы не хуже меня знаете, что работать она не сможет еще много недель.

      Сказать, что это лжезабота, ибо неизвестно, проживет ли она еще хоть неделю, я не мог. И да простит меня Бог, другого утешения я найти не сумел.

      – Мистер Кола, мне надо задать вам вопрос. Сударь, сколько платит доктор Лоуэр?

      Я не сразу понял, о чем она говорит.

      – Ты