Чудо. Гоар Каспер

а теперь… Теперь, наверно, шансов туда вернуться не больше, чем у Данте, скорее, ей удастся попасть в иные описываемые им места… фигурально выражаясь, конечно, Данте, как и всякий нормальный писатель, приспособил своих врагов в самые заковыристые местечки, какие мог изобрести; вряд ли они таковы в действительности… какой действительности, ты, Марго совсем тронулась, в сумасшедший дом решила завернуть по дороге на кладбище?.. Хуже всего… ну не всего, допустим, но тем не менее… что пострадала сестренка, которая должна была их во Флоренцию сопровождать. Марго и так постоянно мучила совесть, что она как бы сбежала от домашних проблем, усугубляемых на тот момент общенациональной невнятицей, оставив сестру заботиться о родителях; она положила себе целью хотя бы показать ей мир, не весь, конечно, а малую его часть, того заслуживающую, но не успела даже перейти ко второму пункту намеченной программы, он же населенный пункт, как грянула… ну не буря, но… музыка с шопеновским привкусом, скажем так. Воистину они «не верхи на колпаке Фортуны»… да даже не «низы ее подошв», Фортуна тут и близко не ходила… Хотя это перебор, нечестно, Марго, кто же тогда привел к тебе Михкеля… Через тысячи километров, это была та еще работенка, вот она и решила, сумасбродная богиня, что больше ничего тебе не должна…

      – Не бойся, – сказал Михкель, появляясь вдруг за ее спиной, – я тебя никому не отдам.

      Под «никому» подразумевалось, видимо, «ни богу, ни черту»; насколько оно было выполнимо, неизвестно, но Марго это заявление странным образом успокоило, она повернулась и уткнулась мужу в грудь – лицом, поскольку доставала ему только до плеча.

      Земля была сухая, утоптанная, пыльная, сизые тучи висели низко над бесконечной, чуть-чуть волнистой – не холмы, не пригорки, а лишь легкие неровности – равниной. Не жарко, но душно, ни малейшего дуновения, полумрак, то ли предрассветный, то ли сумеречный, и все вокруг серое – небо, земля, люди… множество людей в длинных бесформенных одеяниях, из-под которых выглядывают босые, посеревшие от пыли ступни, бредет по этому необозримому пространству… Куда?

      – Хуже всего, что здесь никогда ничего не происходит.

      Глубокий голос, высокая фигура, над потрепанной серо-черной хламидой алебастрово-белый лик Гигиеи… Неужели эллинские скульпторы не создавали образ идеальной красоты, а ваяли реальных женщин?

      – Хоть бы небо разверзлось, ударила молния, хлынул ливень… Случился потоп, пожар, землетрясение!..

      Марго содрогнулась, о землетрясениях она знала не понаслышке.

      – И не с кем поговорить. Ни одного знакомого лица.

      Марго хотела спросить, а почему нельзя поговорить с незнакомыми, но женщина отвернулась, шагнула в сторону и словно растворилась в толпе… нет, не толпе, у толпы есть одно неотъемлемое свойство, она кажется единым целым, а эти люди были сами по себе, рядом, но врозь, может, потому что шли в разных направлениях или смотрели куда угодно, но только не друг